пишет две большие поэмы – «Ваятель» и «Семья» – и множество стихов.
В записях, оставшихся от родителей, случайно сохранился небольшой
(подлинность его подтверждает В. Болховитинов) отрывок из поэмы
«Семья», поэмы о годах коллективизации: кулак Емельян – один из главных
персонажей – бежит из деревни. Несколько строк из большой картины.
На третьей полке сны запрещены.
Худой, небритый, дюже злой от хмеля,
Спал Емельян вблизи чужой жены
В сырую ночь под первое апреля.
Ему приснилась девка у столба,
В веснушках нос, густые бабьи косы.
Вагон дрожал, как старая изба,
61
Поставленная кем-то на колѐса.
Ко времени работы над поэмой «Семья» относятся и
нижеприведѐнные фрагменты, которые печатались недавно как отдельные
стихи.
Дед
Он делал стулья и столы
И, умирать уже готовясь.
Купил свечу, постлал полы
И новый сруб срубил на совесть.
Свечу поставив на киот,
Он лѐг поблизости с корытом
И отошѐл. А чѐрный рот
Так и остался незакрытым.
И два огромных кулака
Легли на грудь. И тесно было
В избѐнке низенькой, пока
Его прямое тело стыло.
Что я видел в детстве
Косых полатей смрад и вонь.
Икона в грязной серой раме.
И средь игрушек детский конь
С распоротыми боками.
Гвоздей ворованных полсвязки.
Перила скользкие. В углу
Оглохший дед. За полночь – сказки.
И кот, уснувший на полу.
Крыльцо, запачканное охрой.
И морды чалых лошадей.
Зашитый бредень. Берег мокрый.
С травой сцепившийся репей.
На частоколе чѐрный ворон
И грядка в сорной лебеде.
Река за хатою у бора,
62
Лопух, распластанный в воде.
Купанье – и попытка спеться.
Девчонка, от которой ждѐшь
Улыбки, сказанной от сердца.
…Всѐ это шло, теснилось в память,
Врывалось в жизнь мою, пока
Я не поймал в оконной раме
В тенѐтах крепких паука.
О, мне давно дошло до слуха:
В углу, прокисшем и глухом,
В единоборстве билась муха
С большим мохнатым пауком.
И понял я, что век от века,
Не вняв глухому зову мук,
Сосал, впиваясь в человека,
Огромный холеный паук.
И я тогда, давясь от злобы,
Забыв, что ветер гнал весну,
Клялся, упѐршись в стенку гроба,
В котором отчим мой уснул.
Клялся полатями косыми,
Страданьем лет его глухих.
Отмщеньем, предками босыми,
Судьбой обиженного сына,
Уродством родичей своих, –
Что за судьбу, за ветошь бедствий
Спрошу я много у врага!
Так шло, врывалось в память детство,
Оборванное донага.
От большой поэмы «Ваятель» остался один отрывок, подлинность
которого не подлежит сомнению, он печатается как стихотворение под
названием «Творчество». Другой отрывок – не очень точный – приводится
Ириной Пташниковой.
63
По-видимому, к первоначальным вариантам поэмы относится и
приводимый ниже отрывок, который рукой же Майорова датируется 38-м
годом.
Никто не спросит, не скостит,
Не упрекнѐт обидным словом,
Что стол мой пятнами изрыт,
Как щѐки мальчика рябого.
Я спал на нѐм. Кому-то верил.
И писем ждал. Знать, потому,
Захлопнув поплотнее двери,
Я стал завидовать ему.
Живу с опаской. Снов не знаю.
Считаю даты. Жду весны.
А в окна, будто явь сквозная,
Летят, не задевая, сны.
Проходят дни, и всѐ короче,
Всѐ явственней и глуше мне
Поѐт мой стол, и чертят ночи
Рисунок странный на стекле.
И в тонких линиях ваянья.
Что ночь выводит по стеклу,
Так много слѐз и обаянья,
Пристрастья вечного к теплу, –
Что я теряюсь и немею.
Я нем почти. Почти в снегу.
Сказать хочу – и не умею,
Хочу запеть – и не могу.
Ко времени работы над поэмами относятся и следующие
стихотворные наброски, сохранившиеся в черновых записях поэта.
* * *
Как жил, кого любил, кому руки не подал,
64
С кем дружбу вѐл и должен был кому –
Узнают всѐ,
Раскроют все комоды,
Разложат дни твои по одному.
* * *
Мне только б жить и видеть росчерк грубый
Твоих бровей. И пережить тот суд,
Когда глаза солгут твои, а губы
Чужое имя вслух произнесут.
Уйди. Но так, чтоб я тебя не слышал,
Не видел… чтобы, близким не грубя,
Я дальше жил и подымался выше,
Как будто вовсе не было тебя.
1939
* * *
Я знал тебя, должно быть, не за тем,
Чтоб год спустя, всему кладя начало,
Всем забытьѐм, всей тяжестью поэм,