— Ты, вероятно, прав, — сказала она. — Еще одна причина «Просто сказать: НЕТ»[14].
Мы подошли к непритязательному строению террасной застройки за Уайтчепел-роуд незадолго до четырех утра. С тех пор этот район стал достаточно модным, и, возможно, Конни и ее друзья немало этому поспособствовали, заронив первое зерно, но в то время для такого типа, как я, это была терра инкогнита. Мы находились далеко от сетевых баров и пиццерий Хаммерсмита, Патни и Баттерси, почти пригородных районов, где проживало большинство моих друзей и коллег.
— Здесь в основном обитают выходцы из Бангладеш с небольшой примесью старого Ист-Энда. Мне здесь нравится. Таким когда-то был весь город, прежде чем его наводнили яппи. — Она открыла дверь.
Интересно, меня пригласят?
— Что ж… пожалуй, я пойду, — сказал я, пожав плечами, и Конни рассмеялась:
— Почти четыре!
— Я подумал, что пройдусь.
— Обратно в Балхем? Не глупи, входи.
— Я уверен, тут где-то ходит ночной автобус. Мне бы только добраться до Трафальгарской площади, там я пересяду на семьдесят седьмой…
— Ради всего святого, Дуглас, — рассмеялась она. — Для доктора наук ты чрезвычайно плохо соображаешь.
Я тоже рассмеялся:
— Я не хотел ничего предполагать.
— Только ослы вроде нас с тобой предполагают. — Потом она наклонилась, обняла меня за шею одной рукой и крепко поцеловала. И это… это было тоже потрясающе.
38. Лайм, водка, жвачка
Я попал в организованный хаос, где каждый дюйм стены закрывали репродукции, открытки, афиши музыкальных групп и клубов, фотографии и эскизы. Мебель отличалась эклектичностью: церковная скамья со спинкой, школьные стулья, огромный угловой диван, обитый светлой кожей и частично похороненный под отвергнутой одеждой, журналами, книгами, газетами. Я увидел скрипку, бас-гитару и набитое чучело лисы.
— Я буду водку! — прокричала из кухни Конни; я не осмелился поинтересоваться, как выглядит кухня. — Но льда в доме нет. Хочешь водки?
— Разве что чуть-чуть, — ответил я.
Она появилась с напитками, и я заметил, что где-то по пути она освежила губную помаду, и от этого тоже мое сердце запело.
— Как видишь, здесь недавно была уборка.
Я взял свой стакан:
— О, даже со свежим лаймом.
— Ну да! Так изысканней, — сказала она, вгрызаясь в дольку. — Как в клубе «Тропикана».
— Здесь есть твои картины?
— Нет, их я держу под замком.
— Я бы хотел посмотреть. Твою работу.
— Может быть, завтра.
Завтра?
— Где Фрэн?
Она многое успела рассказать мне о Фрэн, с которой снимала квартиру и которая, как все соседки, так уж издавна повелось, была «абсолютно чокнутой».
— У своего дружка.
— Ясно.
— Здесь только ты и я.
— Ладно. А как ты себя чувствуешь?
— Немного лучше. Прости, что впала в бред. Зря я приняла ту пилюлю, это была плохая идея. Но я благодарна, что ты со мной остался. Я нуждалась… в отрезвляющем присутствии.
— А теперь?
— Теперь я чувствую себя… прекрасно.
Мы улыбнулись.
— Так что, я буду спать на кровати Фрэн? — спросил я.
— Очень надеюсь, что нет. — Она взяла меня за руку, и мы снова поцеловались.
Я почувствовал вкус лайма и жвачки. По правде говоря, жвачка по-прежнему была у нее во рту, в иное время подобное обстоятельство вызвало бы у меня резкое неприятие.
— Прости, это отвратительно, — рассмеялась она, вынимая жвачку.
— Мне все равно, — ответил я.
Она приклеила кусок жвачки к дверному стояку. Ее рука легла мне на спину, а моя — на ее бедро, поверх платья, а потом и под ним. Я остановился, чтобы перевести дыхание.
— Я вспомнил, как ты сказала, что ничего не выйдет.
— Я передумала. Это ты заставил меня передумать.
— Неужели из-за батарейки на лимоне? — спросил я, а она рассмеялась прямо во время поцелуя. О да, я так и сыпал шутками.
— Моя спальня — район бедствия, — заявила она, отстраняясь. — Буквально и фигурально.
— Мне все равно, — ответил я и последовал за ней наверх.
14