— Вы, — задыхаясь начал я, — Вы заплатите за это. Вы не имеете никакого понятия о том, чего вам это будет стоить. Я пожалуюсь в Королевское общество!
— Это ваше право, — девица зевнула. — Попробуйте, найдите комнату в центре Лондона за такие деньги. Мы работали в убыток самим себе.
— Но у вас же была договоренность, — растерялся я.
— У нашей гостиницы сменился хозяин, так что все ранее заключенные контракты больше не имеют никакой силы.
— Я… Я напишу письмо в… — тут взгляд мой упал на глянцевый проспект, лежавший на журнальном столике. — В ассоциацию гостиниц Большого Лондона. Дайте мне бумагу!
— А, — девица растерялась. — Да, — она неожиданно стала со мной вежлива. — Конечно, мистер. Я сейчас позову Майкла.
— Ага, попался, который кусался! — сладострастно думал я, строча кляузу на листе бумаги. — Вы не думали, что перед вами человек с Советской бюрократической закалкой… Кстати, надо признаться, что умение строчить жалобы и кляузы, в будущем пригодилось мне неоднократно, особенно в Америке.
— В чем дело, мистер? — Майкл был раздосадован.
— Это неприемлемо, — отчеканил я. — Я обращаюсь с жалобой в Королевское общество, — при этих словах Майкл нагло ухмыльнулся, — и в ассоциацию гостиниц Большого Лондона — я поджал губы и покрутил в воздухе глянцевым проспектом с адресом той самой ассоциации, в которую входило мое место обитания.
— Хмм… — Улыбка сошла с припухшего лица менеджера. — Ну зачем же так, поймите, у нас чрезвычайная ситуация. Скауты, вы сами понимаете, — он развел руками, и как раз вовремя: к крыльцу подкатил двухэтажный автобус, и из него высыпала толпа возбужденных юнцов в галстуках.
— А я здесь при чем? Я никуда не уйду, пока вы не вернете мне мою комнату. Скауты, или пилигримы, вас ждут крупные неприятности. Я буду жаловаться в ассоциацию…
— Shit! — Майкл сплюнул прямо на ковер и достал из кармана сигареты. — Как мне все осточертело, ухожу к чертовой матери с этой работы. (Я был бы счастлив процитировать дословно всю его речь по-английски, но немного стесняюсь). Я же говорил этому…что у него будут проблемы, так нет! Ну и… с ним. Все, ноги моей здесь больше не будет! Чертова…работа! Мистер Хабиб! — Майкл злорадно набрал какой-то номер. — У нас постоялец только что позвонил в ассоциацию гостиниц… Ну как… Я же вас предупреждал… Нет, он не желает уходить… Как так выселить скаутов? Вы хотите скандала со скаутской лигой? Они жуткие зануды, я знаю. Я вам сочувствую. Хорошо, делайте что хотите…
— Сейчас приедет наш…хозяин, мистер Хабиб, — оскалился Майкл. — Он вам поможет, подождите в прихожей. Пошло оно все к чертовой матери! Беру выходной. Развели тут… и…
Тут я окончательно расстроился, потому что Майкл упомянул в совершенно нецензурной форме братские арабские народы, одновременно не оставил без внимания евреев, прошелся по цыганам, обложил фрицев, ирландцев и почему-то поляков, выругал французов, и, уж совсем непонятно почему — смешал с грязью датчан и норвежцев. Затем, он, к счастью, вернулся к еврейскому вопросу. Логика его была изощренной: мистер Хабиб потому и оказался в Лондоне, что его выгнали из Иордании сионисты, которых недобили англичане вместе с Гитлером во время войны. Из-за этого в Большом Лондоне появилось ничем не оправданное количество поляков, и с тех пор все стало как-то совсем не так. Словом, в его голове, не направленной на путь истинный какой-либо приличной пропагандой, образовалась истинная каша. Задумавшись, я удивился тому, что Майкл совершенно не честил в своей пространной речи русских и коммунистов, хотел уже подбросить ему эту идею, но сдержался, решив не провоцировать международных конфликтов.
Впрочем, к его чести, и несмотря на всю эту национально-политическую кашу, закончил Майкл страшным проклятием в адрес невинных скаутов, заявив, что они хуже мистера Хабиба, иудеев и американцев вместе взятых, так как только что сломали перила на втором этаже. После этого проклятия, затушив сигарету, идеологически дезориентированный управляющий гостиницей навсегда исчез из моей жизни.
Мистер Хабиб оказался щеголевато одетым господином арабского вида с черными усиками.
— Мистер… Он расплылся в благодушной улыбке. — Какое несчастье, просто произошло недоразумение! Мы не поняли друг друга, правда? Зачем же жаловаться? Мы не будем жаловаться.
— Верните мне комнату, — я принял круговую оборону. — Я никуда отсюда не уйду!
— Ах, мистер, войдите в наше тяжелое положение. Мы только что вселили в ваш номер новых жильцов. Произошла трагическая ошибка, но я постараюсь ее уладить. Подождите секунду, — мистер Хабиб набрал телефон и что-то быстро заговорил по-арабски.
— Ялла! О-кей, — обрадовался он. — У меня для вас замечательное известие, — улыбнулся он. — Я нашел для вас прекрасную комнату, всего через два дома отсюда. На пару ночей.
— Я никуда больше не хочу, — уперся я.
— Ну, зачем же так, у меня для вас сюрприз! — Он сверкнул золотой коронкой. — Сейчас мы пойдем обедать в прекрасный арабский ресторан. Я угощаю. К тому же, подарок от фирмы, мы компенсируем вам неудобства, скажем, устроят вас сто фунтов стерлингов? — Мистер Хабиб достал бумажку из нагрудного кармана и, как фокусник, ловко пропустил ее между пальцами.
Проклятая жизнь советского командировочного… Сто фунтов в твердой валюте на дороге не валялись…
— Я знал, что мы договоримся, — Мистер Хабиб широко улыбнулся. — А жалоба ваша совершенно никому не нужна, ведь правда? — Он изящным движением схватил наполовину исписанный листик бумажки, щелкнул зажигалкой, и аккуратно засунул догорающий листик в цветочный горшок.
Хозяин моей гостиницы оказался фантастическим человеком. Он довольно прилично говорил по-русски и, как выяснилось, закончил Оксфордский университет и еще в Москве какую-то военно-бронетанковую академию. В Лондоне мистер Хабиб преимущественно сдавал комнаты богатым арабским шейхам, которых лечили и оперировали английские медики. Дело это, по его словам, было крайне прибыльным…
Итак, мистер Хабиб накормил меня чем-то экзотическим и густо наперченным, бумажка в сто фунтов стерлингов хрустела в моем кармане, а мальчик Дэвид нес один из моих чемоданов по улице Королевские Ворота. Второй чемодан нес я сам, удивляясь обилию скаутов.
Вся улица была забита туристическими автобусами, у перекрестка стояли две полицейские машины с мигалками, и море скаутов вливалось в мрачноватое пяти— или шестиэтажное здание красного кирпича с чьей-то гранитной непропорциональной фигурой, торчащей у входа. Бородатый этот каменный старичок до боли напомнил мне изрядно постаревшего и отрастившего бороду дедушку Ленина, но разбираться с происхождением скульптуры мне было некогда.
«Baden-Powell House» -прочел я у входа. Баден-Пауэлл, так Баден-Пауэлл, имя это мне тогда ничего не говорило. Внутри было невозможно протолкнуться, пахло подгоревшей жареной рыбой, и, одновременно, физкультурной раздевалкой из моего далекого школьного детства. Дэвид решительно рассекал скаутов моим советским чемоданом, напоминая мне атомный ледокол «Ленин» в Арктике, и вскоре мы оказались у регистрационной стойки.
— Кэвин, мы от Хабиба, — прошептал Дэвид.
— Понял, скорее за мной, и ни о чем не спрашивайте, — за стойкой стоял худощавый, плохо выбритый парень с выпуклыми глазами на узком лице, одет он был в шорты, а длинная шея с выпирающим из нее кадыком была обвязана серым галстуком. Парень нахлобучил на голову серую скаутскую пилотку и сразу же приобрел совершенно бандитский, заговорщический вид.
Кэвин провел нас на какую-то пожарную винтовую лестницу. Взбираться по ней было тяжело, и, когда мы уперлись в обитую железом дверь, я с трудом перевел дыхание.