— Разговаривать нужно только о главном, — заявляет Ромка.
А Костик сразу же выглядывает из-за газеты.
— А что такое главное? — спрашивает он.
— Главное — быть мужчиной, — говорит Ромка.
— А что такое быть мужчиной? — спрашивает Костик.
— Мужчина должен быть сильным, смелым и справедливым, — отвечает Ромка.
— И любить бокс, — смеётся Костик.
Ромка краснеет.
— Мужчина должен любить бокс, — твёрдо произносит он.
Или вот ещё.
— Хорошо иметь мотоцикл, — говорит Ромка.
— Я мотоциклов не люблю, — возражает Костик. — Я лес люблю, а по лесу на мотоцикле не проедешь.
— На мотоцикле где угодно проехать можно, — говорит Ромка.
А Костик смеётся.
— Да не хочу я где угодно! Я вообще ездить не люблю. На мотоцикле, на самокате, на самолёте, — мне всё равно. Я пешком люблю ходить и в гамаке лежать. Я чай с вареньем люблю пить и в космос летать не желаю!
Или уж совсем ерунда.
— Вместо одного рояля можно купить десять мотоциклов.
— А вместо мотоцикла — корову.
— А вместо коровы — десять самокатов.
— А вместо самоката — коньки.
— А вместо коньков — десять раскидаев[2].
— А вместо раскидая — воздушный шар.
— Раскидай дороже воздушного шара, — поправляю я.
Но они только отмахиваются и продолжают свою беседу. Костику весело. Только с Ромкой и веселится, а на меня раздражается. «Всё-то ты знаешь… А не скучно тебе таким умным быть? Всезнайка». — И прячется от меня за газетой.
И вдруг тот последний разговор.
— А тяжело быть композитором? — спросил Ромка.
Костик усмехнулся.
— Нет, — говорит. — Ерунда. Я однажды даже в бане музыку написал. Вот на мотоцикле — это да, на мотоцикле уметь надо.
А Ромка и поверил.
— Так, — говорит. — Вы мне музыку, а я вам — бокс.
Костик очень удивился.
— Вы зря не соглашаетесь, — продолжал Ромка. — Бокс, он каждому необходим. Я лично боксёром буду. Но в том-то и дело, что только боксёром быть нельзя, надо ещё какую-нибудь профессию иметь, добавочную. Конечно, главное — бокс, так что другая профессия должна быть полегче…
Вот тут-то мы и захохотали. Первым захохотал Костик, а я уж за ним. Ромка ещё что-то говорил, но я не слышал. И не смешно мне было, а я хохотал. Громко хохотал. Только вдруг подавился и увидал перед собой Костика. Тот уже давно не смеялся, а стоял напротив и разглядывал меня, словно видел впервые.
А Ромка метался из угла в угол.
— Ну, хорошо… Ну, ладно… Ну, погодите…
И вдруг разревелся и выскочил вон из комнаты.
— Зловредный ты стал, — сказал мне Костик. — Мелочный и злой. — И выскочил вслед за Ромкой.
С тех пор Ромка не съедает больше моих завтраков, и не гоняет за пирожками, и не торчит больше возле нашего рояля. Ничего плохого он мне больше не делает, но уж лучше бы он избил меня.
Он просто не замечает меня, и это, оказывается, самое страшное.
Я теперь уже не могу ничего сделать по-человечески. Всё у меня получается шиворот-навыворот, даже походка у меня почему-то изменилась. А когда меня вызывают к доске, я теперь тоже смотрю в потолок и молчу.
Я пытался с Ромкой заговаривать, пробовали нас мирить, но это было самое противное. Подтянут друг к другу и давай уговаривать. Хоть сквозь землю провались, так противно.
И вот уже, будто назло мне, он вдруг стал жутким активистом. Мало ему бокса и футбола, он ещё придумывает каждую неделю какой-нибудь культпоход или мероприятие, и все интересные, и каждый раз записываться надо у Ромки…
я и Гудериан
Я шёл в школу. Было ещё темно, даже горели фонари. Я не очень-то ещё проснулся и поэтому шёл совсем тихо, даже иногда закрывал глаза и засыпал на ходу. Снилась мне печка.
По утрам мне часто снится, будто лежу я перед топящейся печкой, лежу и смотрю в огонь. Мне бы хотелось иметь такую печку, чтобы её можно было топить дровами, чтобы можно было потушить свет и лежать перед ней на животе. Да ещё с собакой. Это было бы просто здорово. Я бы за это что угодно отдал. Только всё равно мне такой печки не видать никогда. И собаки не видать.
Хорошая собака стоит тридцать рублей. На завтрак мне дают тридцать копеек… В рубле сто копеек. В тридцати рублях три тыщи копеек… Мне придётся собирать их полгода. Значит, полгода у меня не будет собаки.
Тут я чуть было не догнал Ромку. Только по утрам мне его лучше не догонять, по утрам мы с ним подраться можем.
Я оглянулся.