– Плато Лира! – кричал нам Гена. – Его перегрузили сверх нормы, оно тонет в лаве. Здесь было три станции раньше, лава затопила все три. Так они и всплыли, словно пробки. Одна плавала вверх полом. Неделю люди жили на потолке, пока не прилетели вертолеты и продолбили пол. Хорошо, что теплоизоляция выдержала… Станция Троя (несколько минут спустя). Самое трясучее место на Поэзии, землетрясения через день. Домики тут цельнолитые, переворачиваются, не ломаясь. Но спать приходится в каучуковых шлемах, а то голову разобьешь о стены… Огненная нива. Последнее место, где воздух еще светится. А когда мы прилетели, он светился повсюду. Метан догорал… Пик Маяковский. Тут вышла ошибка. Хотели сделать благообразную гору, образовался вулкан. Три эксперта погибли в прошлом году. Приехали критиковать форму и провалились в жерло…
Позже-то мы догадались, что Гена нарочно выбрал маршрут пострашнее. Нет, он не хотел припугнуть новичков, только побахвалился немножко: вот, мол, в каких условиях мы живем тут, на переднем крае. Это вам не Магадан, подогретые тротуары. Но потом, уже без его желания, мы попали в грозу, в сизое месиво, озаренное изнутри. У самого Гены лицо стало озабоченным.
– Где радиомаяк? – кричал он. – Грозовые помехи! Визуально не ориентируюсь, не могу же снижаться вслепую… Плохо слышу, плохо! Прибавьте громкость, забивайте Помехи! Нет, не могу пережидать в воздухе, горючее на исходе. Не идти же на вынужденную посадку с пассажирами…
Мы переглянулись.
Не знаю, что ты думала тогда, а я думал, что помочь не могу ничем, остается сидеть смирно и надеяться на летчика.
И когда машина стала снижаться, я так и понял: вынужденная посадка. Но вдруг наступила ватная тишина. Оказывается, Гена, втянув крылья, с ходу ввел машину в ангар. И, как он нашел вход, я даже не заметил…
А еще через три минуты мы оказались в пустоватой комнате с обыкновенными – не каучуковыми – стенами, и Гена, поглядывая на нас с торжеством, поинтересовался снисходительно:
– Ну, как вам понравилась наша Поэзия?
Ты выглядела совсем измученной, по-моему, тебя укачало, но ты нашла силы, чтобы ответить:
– Шумноватая Поэзия. Ни ритма, ни рифмы, барабанный стиль. Но о ритмах дискутировать будем после, Я хотела бы помыться с дороги. Есть у вас душ или вы купаетесь в кипящем озере? В таком случае, не глушите мотор, я хочу слетать туда перед ужином.
Гена заулыбался, оценив твое мужество.
– Купание в лучшем виде, – заверил он. – Вот дверь в бассейн, по утрам прыгайте из кровати. И насчет ужина в грязь лицом не ударим. И он исчез, кинув в дверях:
– Жена у тебя молодец! В самый раз для переднего края…
Он был восхищен тобой, а я восхищался всю дорогу, И, когда он ушел, я набрал воздуху в грудь, словно нырять собрался, и выпалил, зажмурившись:
– Кажется, нас тут принимают за молодоженов, Муза. Может, не стоит разуверять товарищей…
Лицо твое стало серьезным и внимательным.
– Яр, это недозволенный прием, – сказала ты. – Я устала сейчас и не способна спорить. Но все же, мне кажется, не стоит жениться только для удовольствия товарищей. Главное ты упускаешь.
– Главное – это «люблю», – сказал я.
5
Все время я ловлю себя на том, Муза, что рассказываю события, тебе известные. Видимо, в пустой комнате человек становится многословным. И твой двойник на экране не одергивает меня – смотрит за занавеску и улыбается одобрительно. И потом, я пишу не только для тебя. Я сам хочу осмыслить, что произошло у нас: почему ты полюбила меня и почему разлюбила потом?
За что полюбила, мне кажется, я понимаю. Ты полюбила меня за космос, за то, что я привел тебя в страну молчаливых звезд и гремящих извержений, на сцену космического размаха, где строятся подмостки размером с планету, в страну сильных переживаний, где можно испугаться и победить свой страх. Меня полюбила ты за звездную бесконечность, за страх и победу над страхом; за мудрую голову Лохи и наивную браваду Гены ты полюбила меня. Но ведь это все осталось: и Гена, и Лоха, и космос.