Маму вызывают в школу. Ну что всё-таки мы за люди! Всего осталось доучиться один месяц, и послезавтра Первое мая. А у нас опять такие дела! Пришли мы сегодня на пение. Кто подальше сидит — разговаривает, книжку читает. Мы с Галей, например, играем в бумажные куклы. А Серёжка с Бубновым — на первой скамейке. Им некуда деться: поют. Ноты отвечают. И вдруг Тыкалка подходит к Бубнову:
— Ты почему не в форме?
А у Бубнова, правда, Серёжкина куртка надета. Потому что его мама форму выстирала.
— Мне Мария Тимофеевна разрешила, — говорит Бубнов.
— А я тоже хочу знать, почему ты не в форме.
— Мама форму выстирала. Сохнет форма.
Тыкалка поморщилась и заявляет:
— Что-то очень долго сохнет она. Могла бы и поторопиться твоя мама.
А Бубнов только первый день без формы пришёл. И ему, конечно, обидно. Зачем она про его маму так: могла бы и поторопиться…
Всегда она такая, Тыкалка! Бубнов сел и заплакал. Галя сама чуть не плачет, и я тоже. А ребята поют. Не все, конечно. Некоторые. Но тут наш Серёжка поднимает руку.
— Тебе что нужно?
— Тамара Ивановна, у вас дети есть?
— Не понимаю. Какое это имеет отношение к уроку? Садись.
А Серёжка не садится.
— Нету у вас детей. Я знаю.
— Я сказала: садись. Не мешай мне работать.
А Серёжка весь красный стоит. Он уж теперь не сядет. Это уж известно. Он такой, наш Серёжка!
— Я и не мешаю. Вы работаете, а Бубнова мать разве не работает? И ещё форму ночью стирала. Не могла она поторопиться. Зачем вы неправильно говорите?
Тыкалка как вскинется:
— Комаров, выйди из класса!
Она, оказывается, знает нашу фамилию! А чего же она раньше не говорила? Теперь-то прямо кричит:
— Комаров, я сказала: выйди из класса!
— И выйду. А вы даже не знаете, сколько времени форма сохнет.
— Комаров, иди сию минуту к директору.
— И пойду. А за чего вы Бубнова мать обижаете?
Все ребята перестали разговаривать и слушают, Вова Иванов первый говорит:
— Во Комаров даёт! Правильно, чего она. Не реви, Бубнов.
Галя мне шепчет:
— Молодец Серёжка!
А Мишка Кузнецов:
— Вот выключат их из школы — будут знать.
А сам-то весь урок бумажками стрелялся. Ушёл наш Серёжка за дверь. И Бубнов с ним. Тыкалка спрашивает:
— Ты, Бубнов, куда?
— Умыться.
— Я тебе не разрешаю.
А он всё равно ушёл. Но только к директору они не попали, потому что встретили Марию Тимофеевну. Она сказала: я сама с вами разберусь. Пришлось, конечно, ей всё рассказать. И как раз звонок. И вылетает Тыкалка. А мы все — за ней.
— Сейчас, — говорит, — вызвать родителей. Это же наглость какая! Если они во втором классе такое позволяют, то в шестом поубивают нас всех.
Нужна она кому — убивать её! А разочек из водяного пистолета — хорошо бы.
Вечером мама пошла в школу. Долго её не было. Мы даже устали в школьном дворе дожидаться. И Бубнов с нами. И Галя. Да ещё Вова Иванов первый пришёл — вся наша октябрятская звёздочка. Вова говорит:
— Смотри-ка, Сашкину мать не вызвала. Потому что стыдно: сама как нехорошо говорила. А Комарова мать сразу вызвала!
— Моя бы мама всё равно не пришла, — говорит Бубнов. — Она не может в школу ходить: расстройство одно. Заплачет, и всё. Она и мне говорит: учись, Сашенька, слушай старших… Как же послушаешь Тыкалку. Мама боится, чтоб я полуграмотный не остался, как она.
— Ты не останешься, — говорит Галя. — Ты очень даже способный. Только ленивый.
— Мама идёт! — говорит Серёжка.
И правда, идёт мама с Марией Тимофеевной. Нас они не видят, мы и пошли тихонько сзади.
— Что же теперь делать? — спрашивает мама.
— Ну, что делать. Я с Тамарой Ивановной поговорю. А вы — с Серёжей. Он должен понять, что так не борются с несправедливостью. Пусть извинится перед Тамарой Ивановной.
Бубнов сразу спрашивает:
— Ты будешь извиняться?
— Нет.
— И я нет.
Тогда Вова предлагает:
— Ребята, а вы перед Марией Тимофеевной извинитесь.
Побежали мы скорей на другую сторону, потом опять на эту, как будто навстречу идём. Серёжка говорит:
— Здравствуйте, Мария Тимофеевна. Извините, пожалуйста, нас, что мы плохо вели на пении.
А Мария Тимофеевна маме:
— Видали хитрецов? Что же ты, Серёжа, передо мной извиняешься?
— Я перед Тык… перед Тамарой Ивановной не буду.
— Почему?
— А чего она Бубнова обидела?
— А ты Тамару Ивановну разве не обидел? Ты как её назвал сейчас?