— Не вмешивайся, — прошептала она, а потом громче добавила: — Проваливай, Грэхем.
Больше из-за двери не донеслось ни звука. Через несколько минут она произнесла:
— Он ушел. Теперь все в порядке.
— Откуда ты знаешь? Я ничего не слышал.
— Я больше его не чую. Он ушел.
Гэри выглянул в окно, но ничего не увидел. Он только заметил, что снег перестал идти и земля насколько хватало глаз была по-прежнему девственно белой. Кэтриона забралась обратно в постель. Он последовал за ней. Некоторое время они лежали спокойно. День был тихим: так всегда бывает после сильного снегопада. Вскоре оба уснули.
Гэри все никак не мог проснуться: его сны цеплялись за реальность, как в картинах Эшера,[10] которые нужно долго-долго рассматривать, чтобы увидеть, как они распадаются на части. Голова болела, рот саднило, но лицо расплылось в улыбке, стоило ему вспомнить о Кэтрионе. Прошло почти полгода с тех пор, как он в последний раз просыпался после ночи, проведенной с незнакомой женщиной. Его переполняли чувства — радостные и светлые, как только что отчеканенная монета. Разум был все еще затянут сонной пеленой. Он пытался отыскать в памяти страхи и волнения, но казалось, что их не было вовсе. Магнитофон продолжал крутить кассету (должно быть, Кэтриона включила). И сейчас как раз должна была заиграть та самая песня, которая звучала, когда она поменяла кассеты. Бархатный голос певицы плотно, как перчатка, обволакивал его мозг:
Он повернулся к Кэтрионе.
Ее не было.
«Мы с тобой крови не одной».
— Кэтриона? — позвал он, но его голос утонул в тишине, словно камень в снегу. Он встал и осмотрелся. В квартире было холодно, и ее нигде не было. Натягивая джинсы, он взглянул на часы: половина двенадцатого ночи. Будем надеяться, никто из студентов не явился на семинар. Выглянув в окно, он заметил цепочку следов, тянувшуюся от порога в сторону города. Уже внизу он понял, что две пары следов шли рядом друг с другом: одни человеческие, по размеру походившие на отпечатки «мартенсов» Кэтрионы, а другие — какого-то животного, вероятно собачьи. Или проклятой пантеры. Он пошел по следу. За целый день мало кто отважился выйти на улицу, поэтому не сбиться с пути было довольно легко. На следующем перекрестке следы повернули налево, прочь от центра города — в сторону железнодорожной станции. Он застегнул пальто, достал из кармана черную шерстяную шапку и натянул ее на уши.
Возле станции, выглядевшей совершенно безлюдной, следы затерялись. Песня «Кёрв» все так же пульсировала в голове Гэри. Он ступил на пустую платформу. Накрытая навесом часть платформы уходила в обе стороны, за ее пределами простирался белый ковер, на котором любые свежие следы были бы хорошо видны. Гэри побрел по платформе, стараясь выглядеть беззаботно. Он прошел фотобудку, заглянул в зал ожидания экономкласса: несколько пластиковых стульев и пепельницы в вестибюле за женским туалетом; затем — в комнату отдыха для пассажиров первого класса: ковровое покрытие на полу, знаки «Не курить», выключенный телевизор. Дверь закрыта на кодовый замок. Гэри дошел до конца навеса и ступил на нетронутый снег. За рельсами начиналась платформа.
Он направился в другую сторону и пересек мост, ведущий к платформам, двигаясь как можно тише и внимательно глядя по сторонам. На дальнем конце станции на запасной ветке сгрудились в ожидании электровозы. Тишина ночи была разорвана щелканьем и тиканьем трансформаторов, жужжанием проводов, каждый из которых был присыпан тонким слоем снега. Гэри прищурился, вглядываясь в темноту между электровозами. Кто-то пробежал мимо насыпи из щебня, или ему снова померещилось? От сильного шума он вздрогнул: раздался треск, а потом откуда-то сверху шипение. Он поднял глаза и увидел грациозное движение пантографа, отсоединившегося от проводов и теперь мирно покоившегося на крыше одного из электровозов. Остальные электровозы оставались подключенными: их пантографы находились в полной боевой готовности и, подобно богомолам, сохраняли абсолютную невозмутимость. Вдруг Гэри увидел нечто такое, что заставило его замереть и пригвоздило к платформе. Там, наверху, с двух параллельно идущих линий проводов свисало нечто, похожее на хищную черную кошку. Размером с пантеру. Он крадучись отступил за угол зала ожидания и стал наблюдать. Кошка не шевелилась. Гэри обогнул здание с другой стороны и подошел метров на двадцать поближе.
Но это была не кошка.
Это была шуба Кэтрионы.
В панике Гэри ринулся вперед проверить, что не ошибся. Сомнений быть не могло — это ее шуба. Просто шуба. На путях под проводами лежал маленький скомканный платок, должно быть выпавший из кармана. Гэри спрыгнул на пути и направился наперерез к запасной ветке, проскользнув между двумя электровозами. Капли растаявшего снега срывались и падали с проводов. Оглядевшись, он увидел, как вдалеке через открытое пространство пронеслось что-то темное. Он побежал, забыв об осторожности. Он выкрикивал ее имя. Ветка закончилась, но никаких следов он так и не встретил.
Сердце сжималось от тяжелых мыслей. Он был едва знаком с этой девушкой, но их отношения длиною в ночь были так уязвимы! Переспав с ней всего один раз, он словно отдал ей частицу себя. Ему казалось, что она не может исчезнуть, так как их связывало нечто большее, чем случайная близость двух незнакомых людей.
В отчаянии оглядываясь по сторонам, в страстном желании найти ее, Гэри решил обыскать всю станцию. Он снова прошел через мост, вернулся на первую платформу и там повернул налево.
Почти у самого конца платформы на снегу виднелись отпечатки чьих-то лап. Они вели к двери. Гэри медленно приблизился, вытянув вперед руку. Он внимательно прислушался — тишина. Стремительно распахнул дверь. В нескольких метрах от входа на полу лежала Кэтриона, свернувшись калачиком. Она была без пальто и дрожала от холода. Ее глаза были похожи на полные луны.
— Кэтриона, все хорошо. Это я, — сказал он, подходя к ней.
— Отвали, — отрезала она. Ее голос был готов сорваться на плач. — Уходи, Гэри. Я не могу быть с тобой.
— Все в порядке. Я здесь. Я заберу тебя домой. — Он провел рукой по ее волосам. — Не знаю, в чем тут дело. В Грэхеме или нет. Не важно. Я заберу тебя домой и согрею.
Она посмотрела на него глазами, полными печали.
— Не могу, Гэри, — произнесла она тихо. — Они хотят, чтобы я осталась с ними.
От этих слов он вздрогнул:
— Кэтриона, о чем ты говоришь?
Затем он услышал за спиной какой-то шум и в то же мгновение увидел, как изменились ее глаза. Они вспыхнули, погасли, затем вроде бы пожелтели — и через долю секунды, которая до конца жизни будет казаться ему вечностью, он увидел ее превращение. Только что она была напуганной Кэтрионой, девушкой, которую он сжимал в объятиях еще несколько часов назад, и вот уже она рычит и брызжет слюной. Но это уже не любовная игра: ее бледное нежное тело покрывается лоснящимся черным мехом. Она проносится мимо него и прыгает в открытую дверь.
Он застыл от изумления, и когда очнулся, ее уже не было. Следы терялись на платформе под навесом, куда не попадал снег. Возле фотобудки Гэри нашел ярко-розовую зажигалку и играл с ней, пока совсем не заледенел. Он даже не надеялся, что Кэтриона может за ней вернуться. Гэри вышел со станции, перешел по мосту через железнодорожные пути и остановился посмотреть вниз. На запасных путях мелькало множество темных фигур, сначала четких, потом все более расплывчатых и наконец ставших совсем невидимыми за деревьями, отделявшими город от болот.
10
Эшер Морис Корнелис (1898–1972) — нидерландский художник-график. Исследовал пластические аспекты понятий бесконечности и симметрии, а также особенности психологического восприятия сложных трехмерных объектов. — Прим. ред.