– Тренируй челюсть, Жозефинка. Жди нас к ужину. Непременно придем. Покедова. Бонжур.
Волков прибавил шаг, и Лукьяненко исчез …Ужин Волкову помогала варить Светлана. Должно быть, она почувствовала улучшение в здоровье и тягу к поварской практике.
Надо отдать должное, ужин получился очень вкусным, и большая часть похвал неожиданно перепала на долю Скрипичкиной.
«Невежи» были не злопамятны, они хвалили все – гуляш, кофе и даже хорошо пропеченный хлеб, приписывая Светлане, по доброте своей, заслуги поселкового пекаря.
Светлана сияла, она тоже сменила гнев на милость и уже успела простить «хамам» испорченный креп-марокен.
Все ж таки «хамы» были неплохими людьми и умели разбираться в пище. В свободное от работы время они были великими гастрономами.
Глава восьмая ИДЕТ МАРТЬЯНОВ ВДОЛЬ ЛИНИИ
Сильные мускулистые руки, как игрушку, сжимают перфоратор, и скальный грунт нехотя рассыпается, со скрежетом уступая сантиметр за сантиметром. Грохот отбойного молотка и тарахтенье компрессора разносятся по степи. Из-под остро откованной пики поднимается пылевой дымок и, подхваченньгй ветром, белит вокруг рыжую, выжженную солнцем траву, оседает на смуглой, прожаренной спине Олега Синельникова.
Мартьянов подошел к котловану вплотную.
– Олег! – крикнул он. – Олег!
Но Синельников не слышит. Игорь смотрит на его вздрагивающую спину, на ручейки пота, «отпечатавшие» на спине контурную карту, и думает про себя: «С Олегом надо поговорить , чтоб больше партизанщиной не занимался».
«Партизанщина» – это кормление Жозефины. Правда, вчера Игорь не считал это «партизанщиной». Больше того, увидев, что ребята
направляются к Скрипичкиной, Мартьянов поспешил уйти подальше в степь, чтобы не помешать им. Скрипичкину следовало проучить.
Но вот сегодня… Сегодня, когда еще все спали, Митрич принялся убеждать его, что «Синельников много на себя берет», что «прав ему никто не давал издеваться над больным человеком» и что «если ты с ним лично не поговоришь, то я с ним поговорю сам». При этих словах Митрич выразительно показывал свои пудовые кулаки.
«Драк еще не хватало! А может, Скрипичкина и вправду заболела. А Лукьяненко просто так присочинил, что видел ее на танцах в поселке. Не выяснят до конца, а потом травмируют человека!»
Мартьянов пообещал поговорить с Синельниковым и дать «партизану по мозге».
Игорь наклонился над самым котлованом, сложив руки рупором, и закричал во весь голос, стараясь перекричать выхлопы сжатого воздуха и клацанье клапанов:
– Синельников!
– А? Что? – дробь выстрелов прервалась, и Олег взглянул на Мартьянова снизу вверх. – Что случилось?
– Да ничего особенного,-смутился Игорь.
Ему вдруг стало как-то не по себе, что он из-за «каких-то там Скрипичкиных» должен отрывать человека от работы. Но дело сделано, отступать поздно.
Олег понимающе усмехнулся и выскочил из ямы.
– Наверное, о вчерашнем разговор? Видел, как Волков возле вас целое утро вертелся.
– При чем тут Волков, – покраснел Мартьянов, но благо из-за жары щеки Игоря и так были красно-коричневыми и Синельников не
заметил его смущения. – И вообще, – перешел Игорь в наступление, – я не поклонник твоих физических методов. Ты, как секретарь комсомольской организации, обязан…
– Постойте, постойте, – перебил его Синельников, – свои обязанности я знаю, но и вы, по-моему, от обязанностей не освобождены?
– Ну и что? – пробурчал Игорь.
– А то, – взорвался Синельников, – их по-настоящему надо воспитывать, а вы: «создадим им хорошие условия для труда и отдыха», да «пусть они не чувствуют себя оторванными от родного дома». Нет, пусть помнят, что не над папкой с мамкой насмехаются, а что имеют дело с коллективом, пусть знают, что ни один их проступок не пройдет незамеченным, что им придется отвечать.
– Перед кем? – вырвалось у Игоря.
– Перед нами, – жестко ответил Олег.
– Н-да, – грустно проговорил Игорь, – задал мне Пастухов задачку.
– Вы на Пастухова не сваливайте, пожалуйста! Илья Матвеевич знал, что делает, когда направлял этих типусов в нашу бригаду.
Вообще, если откровенно сказать, мы все ответственны за этих людей, за их будущее.
Мартьянов невольно подивился сходству мыслей прожившего большую жизнь Пастухова и лишь недавно разменявшего третий десяток Синельникова.
Видимо, Пастухов с Синельниковым понимают то, чего никак не может ухватить Мартьянов.
– Воспитывать, воспитывать, – начинает злиться Игорь, забывая, что злость плохая помощница, – а как?! Скажи мне, как, и я сегодня же начну это делать.
– А я знаю? Я тоже не знаю, – серьезно отвечает Олег. – Просто надо относиться к ним, – нащупывал мысль Синельников, – как
ко всем. Понимаешь? Не делать различия между, допустим, Снегиревым и Лукьяненко, между…
– Тебя не поймешь, – взорвался Игорь, – то ты говоришь, что надо показать им кузькину мать, то…
– Вы на меня голос не повышайте, Игорь Николаевич.
– Прости, погорячился, – извинился Игорь, – раньше со мной этого не случалось – нервы.
Действительно, раньше с Мартьяновым такого не случалось. А в последнее время он сам стал замечать, что становится раздражительным. Отчего бы это? Может быть, от палящего солнца? Но летом в Крыму всегда много солнца. Конечно, виноваты только «они». Ведь что получается? «Они» связали Мартьянова по рукам и по ногам.
Раньше, в прошлых командировках, было так: Игорь со своим другом Гришей Волковым после работы «нагладятся», приоденутся в лучшие костюмы и марш в город – дело молодое. Тоже, между прочим, на танцы, километров за пятнадцать. Иногда и выпьют в городе по рюмочке, по другой, – что ж тут такого? А сейчас – попробуй выпей с другом! Лукьяненко живо поднимет шум насчет панибратства. Да и девица эта! Только смуту сеет между друзьями. «Митрич на меня даже подозрительно смотреть стал. Уж не ревнует ли? Надо при случае поговорить с Гришкой. Непонятно, что он в ней хорошего нашел?!»
Бродят сумрачные мысли в голове Мартьянова, и оттого-то бывает у него порою муторно и тошно на душе. И оттого, видимо, стал Игорь не в меру вспыльчив и раздражителен. «Воспитывать их надо! А как?»
– Что ты предлагаешь? Конкретно, – заставил себя успокоиться Мартьянов.
– Мне кажется, что не надо бы Лукьяненко все время заставлять ямы копать…
– Так он же больше ничего не умеет делать!
– А мы бы могли научить. Снегирева, например, можно привлечь к этому делу.
– Снегирев сам на яме.
– Не обязательно сегодня. Завтра…
– Завтра анкер надо ставить.
– Так послезавтра, после послезавтра, – взорвался Синельников, – неважно когда, надо только понять, что это крайне необходимо.
– Вот и ты не выдерживаешь, голос повышаешь, – обрадовался Мартьянов, – а мне каково?
Синельников махнул рукой, дескать, что попусту говорить, и включил перфоратор.
Игорь постоял еще с минуту возле него и, тоже махнув рукой, двинулся дальше вдольпредполагаемой воздушной линии, держа курс на расписную широкополую шляпу.
Лукьяненко можно было узнать издалека. На нем была широкополая шляпа с сине-красно-зелеными полосами и красная рубаха. Ох уж эта красная рубаха! Никак он с ней не расстается. На работу – в ней. На гулянку – в ней. Кажется, и на сессии горисполкома он тоже был в ней ?..
Жоре сегодня повезло, попался мягкий грунт, и он за два часа успел вырыть пол-ямы.
– Как дела? – спросил подходя Мартьянов.
– Дела идут отлично. А у вас? – вежливо поинтересовался Жора.
– Тоже слава богу, – засмеялся Мартьянов и вытер пот со лба, – жара, печет, как в Африке. Сейчас бы в тень, – мечтательно произнес Игорь, – правда?
– Да, не плохо бы, но где ее возьмешь? Мы – рабочий класс, народ сознательный и дождемся терпеливо того дня, когда, как сказал мой друг поэт