Сидящая рядом с Джоанной Кати обняла ее за плечи, пытаясь хоть как-то приободрить.
— Есть.
Они обе вздрогнули и замерли на мне взглядом, слышавшие конец нашего разговора Рой и незнакомый мне мужчина в медицинском халате остановились у порога.
— Еще до знакомства с вами, — начал я в воцарившейся тишине, — у нас на факультете парень в аварию попал. Тогда вот так же по всему Университету доноров искали. Так мы с Кристианом и выяснили, что у нас одинаковая группа и даже резус одинаковый. Мы тогда двое только и подошли.
— Вы не можете быть донором. — вошедший с Роем мужчина подошел ко мне и присел на кровать, протягивая мне руку. — Доктор Кромвель, нейрохирург.
— Почему? — удивился я. — Переломанные ноги — препятствие, чтобы спасти друга?
— Обезболивающие, на которых вы сейчас сидите, — препятствие. — спокойно пояснил врач. — Переливаемая кровь должна быть чиста от каких-либо примесей. Думаю, вам должно быть это известно, раз уж вы уже проходили через это.
«Черт! Совсем забыл!» Тогда нас изначально было трое, и одного действительно «забраковали» из-за того, что он принимал лекарства от аллергии.
— А если моя кровь будет чиста, она подойдет?
— Вы не выдержите без обезболивающих. — понял мой замысел доктор.
— Она подойдет? — не сдавался я.
Кати, тоже все прекрасно поняв, молча сжала мою руку, и я благодарно посмотрел на нее. Мы оба знали, что меня ждет, что ей будет ненамного легче, чем Джоанне, но она приняла мое решение и была, как и каждый из нас сейчас, готова на все.
— Да. — увидев, что я говорю более чем серьезно, кивнул врач.
— Я должен что-то подписать?
— Медсестра принесет вам согласие на отказ от обезболивания. Но вы должны понимать, что потребуются как минимум сутки, чтобы ваша кровь достаточно очистилась.
— У Кристиана есть эти сутки?
— Мы поддерживаем его состояние. И надеемся за это время стабилизировать его, чтобы можно было провести операцию.
— Хорошо. — уверенно кивнул я.
Конечно, я заметил, как врач придержал провожающую Джоанну Кати за локоть. Наверное, попросил ее зайти потом к нему. Чтобы подготовить ее к тому аду, на который я добровольно согласился. Я знал, как только действие лекарства пройдет, а организм не получит новое, боль начнет сжигать меня изнутри. Но я был готов стать одним ее большим очагом, если это спасет Кристиана. Потерпеть сутки — для меня не было ценой его жизни.
Красный закат над Сан-Франциско предвещал холод, а я уже чувствовал разгорающийся где-то глубоко во мне пожар.
Я уже был похож на нудно ноющий зуб, когда Кати вернулась. Дежурившая у моей кровати медсестра — а доктор Кромвель велел глаз с меня не спускать — передала ей «пост» и вышла из палаты.
— Будет совсем плохо — зовите. — услышал я ее сказанные напоследок слова.
Я знал, что по медицинским правилам, если ситуация будет напрямую угрожать уже моей жизни, врачи имеют право наплевать на мой отказ и ввести обезболивающее. А потому я решительно был настроен сыграть роль партизана, достойную «Оскара». Перед Кати мне можно было не притворяться, но и ее лишний раз не хотелось волновать.
— Как Джоанна? — я чувствовал, как боль, словно осьминог, медленно заполняет меня, проникая своими щупальцами до новых и новых закутков моего тела. Пока я еще мог контролировать себя, я хотел быть в курсе происходящего с друзьями.
— Она пошла к Кристиану. — Кати присела на край кровати и внимательно посмотрела мне в глаза. Под ее полным любви и решимости быть со мной рядом до конца взглядом боль даже как-то струхнула и немного отступила.
— Есть что-нибудь новое?
— Нет, все то же. Он держится. — Кати наклонилась и салфеткой промокнула первые выступившие у меня на лбу капельки пота. Она все понимала.
— Спасибо… — я посмотрел на нее. Каштан волос мягко обрамлял любимые черты ее лица, мелкая сеточка морщин под глазами. Я не помнил их у нее до того, как вернулся в ее жизнь, как всегда внеся кавардак в свойственную ей размеренность.
— Дурачок. — она наклонилась и коснулась моих губ своими. — Я всегда любила тебя, даже когда мы были врозь.
Я хотел чистосердечно согласится с ее более чем точным определением моему поведению, но в паху вдруг скрутило в такой узел, что от неожиданности я вцепился зубами в манжету ее блузки, гася вырвавшийся из меня стон. Первый. Она порывисто обхватила мою голову, поглаживая волосы, пока я переводил дух.
— Обещай… — прохрипел я, когда вернулся в состояние нудно ноющего зуба, — обещай, что, если я не буду контролировать себя, ты не подпишешь ничего.
— Этьен…
— Обещай! Это такая ерунда по сравнению… — и я поднял глаза наверх, туда, где мой друг сейчас отчаянно боролся за жизнь. Это была наша общая борьба, и я не мог его подвести.
— Обещаю… — она прикусила губу и мягко коснулась пальцами моих висков.