Кати все-таки не сдержала слез, когда вновь появившийся в дверях врач сказал, что анализ хороший, и они уже готовят операционную.
Лампочки на потолке коридора мелькали перед глазами размытыми пятнами, двери лифта словно врата в рай. Или ад? Это мы еще посмотрим! Плевать. На осьминога. На цену. На правила. У меня одно правило — ни о чем не жалеть. И я не жалел. И снова бы прошел. И пошел бы. И на костер, и на Голгофу. Если это спасет…
Яркий свет операционного светильника ослепил, вынудив зажмуриться и повернуть голову.
Он лежал на боку лицом ко мне. Совершенно белое, безжизненное лицо, на котором следы ссадин и порезов выделялись особенно отчетливо, словно молнии в ночном небе. Левая рука была от плеча до кончиков пальцев обмотана эластичным бинтом, от локтя и ниже явно проступал гипс. Захотелось дотянуться до него и сжать его свисающую с операционного стола правую руку. Слишком далеко…
Врачи за его спиной готовили инструменты для операции. «А за каким хреном им эта штука, похожая на дрель?»
— Сейчас я введу катетер. — ко мне склонилась медсестра. — Первые несколько минут может тошнить.
«Тошнить… Милая! Да после этих двадцати… шести, судя по стрелкам на часах, часов… Тошнить…»
Удивительно, но смотреть на него помогало терпеть. И ту самую тошноту, которую я почти не заметил, и забившегося в агонии осьминога, который видимо решил, что это у него пьют кровь и не хотел отдавать ни капли. Поначалу шло с трудом, но потом наладилось. Я смотрел то на Кристиана, то на соединяющую нас трубочку, что сейчас качала от меня к нему жизнь. В самом прямом смысле этих слов.
Стоявших за спиной Кристиана врачей отделили от нас какой-то ширмой, что опустилась на его голову, скрыв затылок. Я слышал звон инструментов, какое-то легкое жужжание, но не видел ничего, что там происходило. График на мониторе над головой Кристиана монотонно пищал, и это было самое главное.
За накатившей слабостью я уже даже почти не чувствовал скручивающую мышцы боль. И слишком поздно сообразил, что мне в вену чуть ниже сгиба локтя ввели иглу.
— Все хорошо. Вы — молодец. — не дал мне испугаться врач.
Я физически чувствовал, как спасение по артериям и капиллярам устремляется к измученным клеткам. Все внутри меня еще гудело, но я видел, что врач улыбается, и был счастлив. Я успел заметить сдернутую ширму и провалился…
Боли не было, только жуткая тяжесть во всем теле. Я пошевелил руками, попробовал повернуть голову, прислушался к внутренним ощущениям. Осьминог ушел, но я по нему уж точно не скучал. А вот…
Мягкие теплые губы коснулись моих пересохших губ. Блеск любимых глаз и улыбка — было первое, что я увидел, открыв глаза.
— Ты вовремя. — улыбнулась Кати и приложила к моему уху телефон.
— Привет… — услышал я.
И расплакался….
Эпилог
— Только что совершил посадку рейс номер 6568 Париж-Лион. Встречающих просьба пройти к выходу В. Повторяю…
Я настолько за последние полчаса загипнотизировал табло прибытия, что чуть не прослушал столь важную информацию. Электронная штуковина тормозила. Встрепенувшись, я нашел глазами нужный мне выход и замер в ожидании. А в памяти одно за другим всплывали события последних шести месяцев.
Как Кати, забрав у меня телефон, говорила в него, что это самый лучший подарок, какой она когда-либо получала на День Рождения. Как доктор Кромвель после всего двух дней нашего обоюдного выноса мозга взвыл от нас обоих и с радостью выписал, отдав в добрые руки ставшей нам уже родной Президентской клиники и лично Жака. Как мы потом подстегивали и подбадривали друг друга, когда он снял нам гипс и велел «разрабатывать руки и ноги». Я улыбнулся, вспомнив свой победный жест рукой «Йееес!», когда впервые без опоры дошел от кровати до двери, на что Кристиан вполне уверенно запустил в меня подушкой.
Уже потом Жак признался, что для Кристиана был достаточно большой риск проблем с памятью и вообще с мозговой деятельностью, но слава Богу все обошлось.
— Хана туркам. — вздохнул на эту новость навестивший нас Президент. После нескольких секунд паузы мы смеялись уже все вместе.
Жак для выноса мозга оказался более устойчив — не один год знакомы, поди — а потому отпустил нас восвояси лишь через четыре месяца.
В Париже вовсю буйствовала весна, и я позволил себе задержаться на несколько дней. Это были волшебные дни и не менее прекрасные вечера, которые мы с Кати провели в доме Кристиана и Джоанны. Но работа и так слишком долго ждала нас. Лавина срочных и очень срочных вопросов накрыла Кристиана с головой. Да и мне слишком часто стали названивать проконсультироваться. Договорившись, что постараемся встретиться мой День Рождения: «Мои полвека Лион просто обязан запомнить!», я попрощался с ним и Джоанной.
И вот я стою в аэропорту Лиона и жду, когда смогу снова обнять больше, чем друга, ближе, чем брата. Наконец, двери распахиваются, пассажиры парижского рейса вливаются в бурлящий улей зала прилетов и отлетов. Не замечая знакомого лица, я начинаю нервничать. Надо же было забыть телефон дома! Сколько было случаев, когда Кристиана снимали с самолета. Расстроенно выдохнув, все еще надеюсь.