Кто устал? Я устала? Я устала еще в первый вечер! А сейчас уже пятое дыхание открылось, вместе с третьим глазом и средним ухом! Говорю же, спина болит, оттого и почерк кривой, а бодрость духа как раз на верхний границе нормы! Сейчас расскажу, как собаки сегодня опять поцапались. На этот раз под моим чутким уродством-руководством.
Значит, начиталась я вчера про доминантных кобелей и про домашние способы усмирения контингента. С моей-то собакой мы на этом не зацикливаемся, не смотрим, кто там первым в лифт вошел, кто первым вышел. Зашел — и слава тебе, Господи. А тут, говорю, начиталась и давай в жизнь воплощать. Не дожидаясь «понедельника», с которого, как известно, лучше все новации вводить.
Пришли с прогулки, всех похвалила, носы утерла, им ноги, а себе руки помыла и повела отряд в столовую. Раньше первому насыпАла корм гостю. Потому что мешок с его кормом ближе стоит, к тому же от его верчения у меня голова кружится. А сегодня думаю; «Не-е-ет! Чукча умный, чукча зна-ает, кого первым кормить!» Насыпала Варваре корма.
А она сидит в коридоре, думает о взаимосвязи финансовых коэффициентов и целей маркетинга в пирамиде Дюпона. Я ей говорю: «Иди ешь». Сидит. Ждет зеленого свистка.
МладшОй уже до Владивостока добежал и обратно развернулся. Команду «подожди» отрицает начисто. Варвара сидит.
Чукча — человек упорный и от думающих собак в смущение не приходящий. Чукча взял сыру брусок, набрусячил в корм Варваре. Одной рукой придерживая рвущегося с вилкой наперевес Дарелла, другой — приглашающим жестом подзывая Варвару. А Варвара — однако, далеко не дура. Она знает, что если к ее персоне повышенное внимание, значит, будут или лечить, или учить, или гадость совать, замаскированную под еду. «Если мама стоит и смотрит, пусть даже пахнет сыром — подходить не спеши!» — вот какое правило у Варвары. Она умеет делать такой равнодушный вид глуховатого дедушки, который сидит себе, греется на солнышке.., а проблемы ядерного потенциала планеты его не волнуют ни в малейшей степени.
А Дарелл бьется в меня уже с разбега. Решив его понапрасну не искушать, я в этот момент, наконец, насыпала ему, нашему неугомонному постояльцу, корм. И даже отломила туда микроскопический кусочек сыра, чтобы не бился.
В это самое время до Варвары дошло, что зовут вообще-то ее. И сыром пахнет без подозрительных примесей. Значит, можно и подойти. По крайней мере, понюхать, на всякий случай сделав вид собаки, которую бьют барабаном. Прижав уши. Дарелл во все наши междусобойные отношения вникать не стал, а просто и легко бросился к Варвариной миске. Как раз в тот момент, когда она открыла рот. Попутно вдумчиво внюхивая в ноздрю сыр. Вот об ноздрю Дарелл и поцарапался. Да еще и от меня влетело. Дала легонько по ушам, чтобы не лез, а включил уже голову и увидел, что в его миске то же самое.
От столь стремительного развития событий Варвара растерялась. Она ведь предполагала, что будет какой-нибудь подвох! Она так и знала! Так и знала! Развернувшись всем корпусом, как корабль в тесном заливе, Варвара кухню со вздохом покинула. Никак не ей удавалось запомнить, что она — второй номер после Вожака, поэтому нужно вести себя гордо и даже где-то, как говорится в умных книжках, нагло.
Зато Дарелл, не подозревая о вершащихся на его глазах исторических иерархических подвижках, с огоньком утешился своим завтраком. Не доел, как всегда, и поскакал проверять — не убежала ли я гулять. В его ошейнике. Без спросу. Там, в коридоре, его, сердешного, я и заловила. Пришло время мазать ему старые и новые болячки «Левомеколем», втирать лекарство в ежик пушистого меха. Мех прибалдел, только пожаловался, что «больно немножко». «У собаки заболи (зачеркнуто).., у кошки (зачеркнуто).., у змеи заболи, — поглаживая его, завела я глубоким голосом, севшим от внезапного приступа материнского инстинкта, — у змеи заболи.., у нее меха нет, для нее не страшно».
Забыла ж дописать самое-то замечательное! Пока мы с мехом разбирались — у кого что заживи, и не родить ли мне такого собачонка себе, — Варвара большой мышкой прошмыгнула на кухню и стала жадно есть из миски Дарелла. Я-то, забыв уже про полномочия номера Второго, от неожиданности таких картин брякнула привычное: «Та-ак!». Варвару сдуло. Когда я уже уходила на работу, она сунула мне в руку мятый листок с кривыми строчками. После небольшого вступления там говорилось, что полномочия с себя Варвара снимает и не надо ей такого счастья, и не просите, и дайте уже поспать спокойно, как у вас погода, у нас погода хорошо, до свидания, целую, Варя.
Прошел еще один день. Купила себе щербета — того, что в моем детстве называли «щербетом» — сладкую коричневую массу кирпичом с вплавленными в нее намертво орехами. Потом, уже будучи взрослой, в арабских сказках прочитала, что щербет… пьют, но по привычке «массу» так и называю щербетом. Мои зубы — хочу и порчу! Надо ж жизнь себе подсластить?
Отрадно, что мой уход на работу воспринимается уже без воплей… Я бы даже сказала «сопровождается гробовой тишиной», если бы не была такой мнительной. Так что ухожу, хоть и сжавшись внутренне, боясь услышать в след громкий лай или вой на весь подъезд, но уже не раздираемая противоречивыми чувствами: вернуться и надавать по мордасам или вернуться и успокоить страдающих брошенок. Не возвращаюсь. Потому что сначала я научилась быть сильной духом, а потом и собаки лаять на закрытую дверь перестали.
А как встречают! Дарелл исполняет коронный номер всех цирковых пуделей: прыжки на табуретку и обратно. Варвара припадает на передние лапы и, отклячив попу, сильно радуется хвостом. Потом они вдвоем синхронно прыгают и норовят лизнуть в нос. От таких двоекратно усиленных бурностей, случается, ноги меня не удерживают, и я неэлегантно заваливаюсь, опасаясь дополнительно повредить и без того натерпевшуюся коридорную табуретку. В этот момент «Ода к радости» вступает во вторую часть. Дарелл от избытка чувств покусывает мне руки, бережно продвигаясь от запястья к локтю, а Варвара, на такие ювелирности не разменивающаяся, с размаха сует мне свою медвежью лапу. Куда лапой попадет — это ее не волнует.
Как мы снаряжаемся на дневную прогулку? Записывайте: ловлю крутящегося волчком Дарелла, зажимаю между ног, надеваю на него ошейник, с прицепленным к нему клубком длинного поводка. Открываю дверь. Но Дарелла держу, иначе он рванет по «черному коридорчику» и начнет лапой звездовать по железной двери, от чего та станет в обиде гудеть на весь подъезд и покрываться некрасивыми, а главное, предательскими полосами от когтей. Подпихиваю под попу Варвару, которая как раз в этом момент обдумывает решение теоремы Ферма. Судя по частоте обдумываний, она уже на пороге открытия.
Выходим на площадку к лифтам. Дарелл начинает наматывать круги и шумно отряхиваться. Быстро застегиваю куртку, убираю ключи, надеваю перчатки, ловлю конец дарелловского поводка и завязываю вокруг себя. Проверяю узел. Крепко. Надежно. Вызываю лифт, держу Дарелла, чтобы он не ломился в уже приехавший, но не успевший открыть двери, лифт. Беру Варварину рулетку, и мы залетаем в лифт.
Пока едем до первого этажа, тридцать секунд передышки. Дарелл бегает по лифту. Если лифт не грузовой, а обычный, бег обозначается переступанием лап и нетерпеливым пыхтением. Заглядывает в глаза: «Мы гулять? Мы точно гулять? Точно-преточно? Ураааааааа! Мы гулять, мы гулять! А скоро доедем? А следующая остановка наша? Точно наша? Мы ведь гулять?!»
Лифт останавливается на первом этаже. Беру поводок Дарелла и до упора наматываю на руку, чтобы он никого не сшиб. Дарелл хрипит, дергается и перебирает лапами по воздуху. Открываем входную дверь, на которую с этой целью надо с силой приналечь. Пока придерживаю ее, чтобы вышла вся Варвара, Дарелл уже летит вниз с лестницы. Я лечу вслед за ним, за мной летит Варвара. Отдергиваю Дарелла от подъездного газона, который он уже вовсю поливает. Он отдергивается и, не снижая скорости, несется воооооон к тем деревьям через дорогу.