— Ничего, иди, сейчас мельче будет…
Однако ямуринка углубляется. Я перестаю доставать ногами дно и всплываю, опираясь одной рукой на палку бредня, другой ухватившись за шест, вовремя протянутый мне Сенькой. Кое-как подбираюсь к берегу и принимаю более или менее устойчивое положение, держась за ветки.
Теперь Сенька, продравшись через куст, кидается в ямуринку. Так было задумано. Голавлям, конечно, не останется ничего делать, как очертя голову залезть в мотню нашего бредешка.
Так бы оно, наверное, и было, но охотника на каждом шагу подстерегают неожиданности. Ямуринка в середине оказалась слишком глубокой. Сенька влетел в реку, и я увидел только вспенившуюся воду, пузыри, конец бота и кепку, качающуюся на волне.
Потом над водой показалась Сенькина голова, которая сразу же закричала:
— Спички, спички держи!
Но все напрасно. Когда Витька схватил кепку, никаких спичек там уже не было. Сенька барахтался в воде и ругался. А я заметил еще более страшное. Торба, в которой трепыхался улов, плавала вместе с Сенькой на воде, и рыбе была предоставлена полная возможность уходить обратно в реку.
— Рыба! — завопил я и, бросив палку, кинулся к Сеньке.
Мне казалось, что рыба уже вся успела удрать, воспользовавшись оплошностью нашего главного рыболова. С налета я схватился за торбу, и теперь мы оба с Сенькой скрылись под водой. Вынырнув, я услышал Сенькин голос:
— Держи бредень, дьявол, чего за меня хватаешься!
Палка как раз подплывала ко мне, я ухватил ее и выбрался на мелкое место, где стоял безучастный Витька. Скоро сюда же выплыл и Сенька.
— Такую ямуринку испортили! — с горечью выговаривал он.
— Что ямуринка! — заорал, в свою очередь, я. — Ты всю рыбу распустил!
Испорченная ямуринка, нехватка трех плотичек и щуренка из нашего улова, успевших воспользоваться суматохой и улизнуть, гасят мой охотничий азарт. Я сразу замечаю хмурое небо над головой, мелкий нудный дождик, покрывающий воду однообразной рябью.
— Пошли домой, — говорю я.
— Было тогда из-за чего бредень мочить! — с обидой возражает Сенька, показывая тощую торбу.
Мне холодно и неуютно в моем разноцветном намокшем костюме.
— Костер бы разложить, — вздыхаю я.
— А спички там, — показывает Витька на дно.
И Сенька отводит глаза, понимая, что это он не уберег драгоценное огниво.
— Тогда полезли в воду, там вроде теплее, — предлагаю я.
Мы возвращаемся в реку. Скоро дождику наскучило беспрерывно падать на землю, и он прекратился. Косой свет солнца пробился из-под кромки туч. Солнечные лучи весело заиграли в дождинках на траве, на листьях кустов и деревьев, заискрились в капельках, повисших на паутинах. Настроение немного поднялось, но лов все равно не клеился. Мы уже поменялись ролями, и я носился по реке с ботом, но и от этого ничего не изменилось.
— Откуда-то дымом потянуло, — повел носом Сенька. — Должно быть, юхинские пастухи костер жгут.
Я подумал о костре, о возможности обогреться, обсохнуть и со сладкой надеждой тоже понюхал воздух, но ничего не ощутил. Наверное, Сенька ошибся. Как бы хорошо сейчас попасть на мельницу! Но река, выгнувшись огромной дугой, не приблизила, а удалила нас от нее.
10. ПОЙМАЛИ
— Вылезем — и напрямик к огню, — решительно заявляет Сенька, видя полное расстройство нашей рыболовецкой бригады.
— Да где он, огонь-то? — недоверчиво посматривает на него Витька.
— Должно, у староречья в осиннике, — уверенно отвечает наш приятель: — слышь, дым осиной отдает.
Теперь мы оба с Витькой тянем носом и глядим друг на друга. Мне ясно, что и мой друг ничего не чует. Тем не менее подчиняемся, сматываем и закидываем на плечи сильно потяжелевший мокрый бредень. Сенька опять идет впереди с ботом, а мы сзади, хлюпая мокрыми ступнями.
Не прошли мы и пятидесяти метров, как я увидел сначала синий дымок, ползущий по сырому лугу в нашем направлении, а после и огонь, сверкающий среди мелкого осинника на крутом откосе у староречья. На скошенном лугу среди редких кустиков паслись коровы разных мастей. Красный теленок с белой звездочкой на лбу перестал щипать траву и, выкатив глаза, с удивлением проводил взглядом трех до нитки мокрых оборванцев.
— Даже скотина и та на нас, дураков, глаза пялит! — не выдержал я.
— Тебя силой, что ли, загоняли бродить? — обиженно спросил Сенька.
Высокая густая елка поднималась, словно старая хозяйка, среди молодого шумливого осинника. Под ее широко раскинутыми ветками поблескивал костер. Над огнем висел черный, закопченный котелок. Около костра сидели двое пареньков лет тринадцати-четырнадцати, оба одетые в старенькие телогрейки!