— Ребята молодые, — смеется дядя Вася, — ноги крепкие. Пешком добегут до станции, здесь рядом.
— Дойдем, — подтверждает Витька.
— И отвезти бы можно, — вставляет дед Никанор.
— Ничего, ничего, время горячее, в колхозе каждый конь на учете. Правда, Сергей?
Я, конечно, соглашаюсь, но знаю, что, если бы дядя Вася захотел, нашлась бы и лошадь, а то и полуторка. Тут, как я понимаю, есть другие причины. Потому дядя Вася и провожать нас не хочет. Один Сенька отправляется с нами на станцию.
Ну что ж, мы постараемся доказать нашему тренеру, что кое-чему научились за эти два с половиной месяца.
А то, что дядя Вася не будет с нами, пожалуй, даже и лучше. Я так боюсь разговоров о нашей дурацкой экспедиции в северные моря! Вдруг Василий Никанорович заговорит об этом при Сеньке? От стыда сгоришь! Сенька лучше всех знает, что мы можем и чего не можем.
Уложены рюкзаки. В корзинку сложены ватрушки, две жареные курицы, бутылка молока, огурцы и десяток вареных яиц. Сенька тоже приносит огурцов и вареных яиц.
— Куда нам столько? — протестует Витька.
— Ничего, съедите, — говорит бабка Аграфена. — Не успеете съесть — домой привезете, родных нашим, деревенским угостите…
— Да, — вдруг что-то вспоминает Сенька, улыбается и лезет в карман, — я тебе подарок принес.
И то, что я вижу, превосходит все мои самые фантастические надежды. На ладони приятеля лежит мой замечательный нож с двумя лезвиями, отверткой, шилом и штопором.
— Откуда? — хватаю я нож. — Откуда он взялся?
— Тимоха встретился в сельмаге и отдал. Снеси, говорит, своему дружку московскому…
— Как же он его отыскал?
— Должно, сено убирали из сарая, а может, еще как…
— Ну, присядем перед дорогой, — говорит дед Никанор.
Все садятся по лавкам, дядя Вася опускается на рундук у печки. Сидим молча. Я слышу, как шумит вода у плотины и поют птицы в прибрежных кустах.
— Теперь вставайте, — произносит дед Никанор.
Надеваем рюкзаки. Сенька поднимает корзинку, и все мы выходим на крыльцо.
— До свиданья, бабушка Аграфена, спасибо вам за все! — говорю я и чувствую, как голос у меня начинает дрожать. — Спасибо и вам, дедушка Никанор, до свиданья!
— Может, и не свидимся больше, люди мы старые, — отвечает дед, — а желаем мы вам счастливого пути, внучки, на всю вашу долгую жизнь.
Никанор Николаевич наклоняется и, щекоча бородой, поочередно целует нас обоих.
— Отпишите хоть, как приедете-то, — просит бабка Аграфена и начинает плакать, утирая слезы передником.
— Обязательно напишем! — кричу я и машу рукой старикам, оставшимся около крыльца.
И мы уходим по дороге в лес. В горле у меня застрял комок, и я его никак не могу проглотить. Чтобы не разреветься, начинаю разговаривать с дядей Васей, которому с нами по пути до большака.
— Хорошие они какие…
— Да, — вздыхает дядя Вася, — у стариков, брат, за плечами немалая жизнь, и не всегда она у них была легкой.
Это я тоже знаю. Мне опять вспоминается наша экспедиция, благодаря которой мы попали сюда.
— Василий Никанорович, — выдавливаю я, мучительно подыскивая наиболее подходящие слова, — если мы делали что не так, вы не думайте, мы понимаем…
Ладно, Сергей, чего старое поминать, — спокойно отвечает дядя Вася, — для того и живут люди на свете, чтобы ума-разума набираться.
Мы расстаемся на дороге. Василий Никанорович, словно взрослым, пожимает каждому из нас руку, желает благополучно добраться, просит написать по приезде в Москву и уходит по дороге к Еремову. Мы некоторое время смотрим ему вслед. Может быть, обернется и помашет рукой? Но дядя Вася идет все дальше и дальше размеренной походкой, идет уверенный, крепкий.
Он всегда так ходит, и я знаю: никогда не оглядывается назад. У него столько дел впереди. Мыслями он уже, наверное, там, на своей МТС или на колхозном току, в мастерской, где ремонтируются тракторы, полуторки, движки, где всегда что-то требуется: запасные части или горючее, смазка или приводные ремни.
До станции мы добираемся сравнительно быстро, и я почти не чувствую усталости. Мне показалось, что за эти недели расстояние в пятнадцать километров до станции значительно сократилось. Может быть, наши рюкзаки стали легче или ноги попривыкли к переходам?
До поезда остается еще три с лишним часа.
— Сбегать бы искупаться на реку, — предлагает Витька.
— Не обернуться, а поезд ждать не будет, — предостерегает Сенька.
Заходим в крохотный станционный буфет. Здесь ни души. Даже буфетчицы не видно за стойкой, выкрашенной в скучный грязно-желтый цвет.