— Соловей, — прошептал Мишка.
Мы совсем перестали мыть картошку и напряженно вглядывались в темноту, откуда лилась эта песня, будто можно было в невидимых кустах разглядеть соловья. Все кругом притихло. Лишь слышалось ленивое побрякивание грубого шаркунца, но и оно не могло помешать соловьиной песне.
— Где вы там? — послышался нетерпеливый возглас Володьки. — Потонули, что ли?
— Сейчас идем, — ответил Мишка.
И мы принялись торопливо домывать картошку.
Над костром уже висит закопченный солдатский котелок с водой. Захватил его с собой, конечно, Сенька. Нашлась у него и горсть сухой малины для заварки. Картошка закопана в горячую золу. Мы все, присмирев, сидим вокруг костра в ожидании ужина.
Пир удается на славу. Печеная картошка, ароматная, рассыпчатая, тает во рту. Правда, приходится долго дуть на пальцы, прежде чем картофелина дается на съедение, но, может быть, именно от этого она особенно вкусна.
— У вас в Москве небось такой не бывает? — спрашивает Ванюшка.
— Чего нет, того нет, — соглашается Витька, перекатывая очередную картофелину из одной ладони в другую.
— То-то же, будете вспоминать нашу картошку, — продолжает Ванюшка. — У нас еще и не то есть. Знаешь, как из фуражки зеркало делать?
— Нет, — простодушно отвечает Витька.
— Хошь покажу?
— А как это?
— Давай свою кепку.
— Испортишь еще…
— Честное слово, не испорчу, — клянется Ванюшка.
Витька подает свою серую кепку, а Ванюшка вертит ее в руках и разочарованно говорит:
— Ничего из нее не выйдет, больно светлая.
— На мою, — с готовностью протягивает свою черную фуражку Петька.
— Это другое дело…
Мне кажется, что готовится какой-то подвох, и я готов тихонько толкнуть Витьку в бок, предупредить, но Петькин жест с кепкой несколько успокаивает меня. Я с любопытством наблюдаю, что будет дальше.
— Только, ребята, не смейтесь, — серьезно говорит Ванюшка, — этот опыт вроде бы физический, обман зрения, и, если смех будет, ничего не выйдет…
Он оставляет у себя серую кепку, а фуражку отдает Витьке и велит ему повторять каждое свое движение. Он уверяет, что через некоторое время, взглянув в донышко фуражки, Витька увидит свое отражение, словно в зеркале. Начинаются сложные манипуляции. Витька внимательно следит за Ванюшкой и повторяет все его движения. Кое-кто из ребят не выдерживает и смеется.
— Так ничего не выйдет! — сердито заявляет Ванюшка и откладывает кепку в сторону.
— Не мешай же! — шумят ребята на провинившегося Петьку.
И тот падает на землю, уткнувшись в ладони лицом.
— Валяй, Ваня…
— Давай, он больше не будет…
Ванюшка наконец соглашается, берет в руки кепку и снова начинает сложные движения. Вот он проводит по донышку кепки, а потом по щеке. Витька в точности повторяет Ванюшкины движения, и я вижу, что на его щеке остаются следы сажи от всех четырех пальцев. Ясно, что дно фуражки, которая находится в руках у моего друга, вымазано сажей. Но Витька этого не замечает и продолжает разрисовывать свою физиономию сажей во всех направлениях.
— Ну, теперь гляди! — командует Ванюшка.
Витька смотрит в дно фуражки и, конечно, ничего не видит. Он обводит взглядом хохочущих ребят и только теперь начинает догадываться, что его разыграли.
Наше безудержное веселье, видимо, спугнуло соловья. Он улетел, и теперь его песня доносится откуда-то издалека. А у нас начинается чаепитие. Котелок с душистым малиновым настоем переходит из рук в руки. Каждый, сделав два глотка, передает котелок дальше. Теперь наши руки похожи на Витькины во время опыта, так как котелок весь закопчен.
— Витька, может, в дно котелка поглядишь? — подмигивает Петька.
— Ладно тебе! — сердится тот, но потом и сам улыбается.
Тут я тоже решаю провести опыт. Но, чтобы не спугнуть Ванюшку, подготовить его, начинаю издалека.
— Ты вот смеялся, в шутку опыт показывал, — серьезно говорю я, — а знаешь, как на небе созвездие Водолея отыскать?
Ванюшка осторожен, молчит, обдумывая вопрос со всех сторон, стараясь предусмотреть все заложенные в нем мины. Но ведь я не один, и добровольные помощники сейчас же включаются в работу.
— Есть такое созвездие, нам учитель говорил, — подтверждает Мишка, — оно в знаках Зодиака…
— Правильно, — отвечаю я, хотя сам об этом знаю очень мало. — А где оно на небе?
— Большая Медведица — вот она, — показывает Ванюшка, начиная помаленьку клевать на мою удочку.
— Медведицу всякий знает, даже первоклассник. А я говорю — Водолей.
Теперь я начинаю давать объяснения солидно, лекторским тоном, а все кругом молчат, внимательно слушают. Я чувствую, что бдительность Ванюшки притупляется, и подвожу его к опыту.
— Невооруженным глазом это созвездие увидеть почти невозможно, но в особо темные, безлунные ночи из глубокого колодца… — выкладываю я свои небогатые астрономические познания.
— Только из глубокого колодца? — спрашивает Ванюшка, окончательно проглотив мою наживку.
— Можно попробовать через рукав, — подумав, отвечаю я.
Ванюшка колеблется. Но любопытство берет верх. Да тут еще Мишка с Володькой вызываются первыми взглянуть на Водолея. Ванюшка решается.
Не проходит и полминуты, как он через рукав собственной телогрейки смотрит в темное небо. А я в тот же рукав выливаю целый котелок речной воды вместе с остатками малиновой заварки.
— Видал Водолея? — корчась от смеха, спрашивает приятеля Петька.
Смех постепенно затихает. Умолкают разговоры. Мы все разбредаемся по берегу и приносим по охапке сушняка. Когда я снова усаживаюсь около костра, то чувствую, как устало смыкаются мои глаза, И я не могу больше бороться со сном.
Утром мы с Витькой не ушли из полевого стана, как намеревались, и снова целый день простояли на скирдовке соломы. Не ушли мы и на следующее утро. К концу третьего дня в стане появился Василий Никанорович, приехал на подводе с горючим.
Первым делом он подошел к трактористу и поговорил о чем-то с ним. Потом они вместе, словно доктора, со всех сторон выслушали мотор. Перейдя к молотилке, долго и внимательно осматривали и выслушивали ее.
— Дядя Вася! — закричали мы сверху, когда он подошел близко к скирде.
— Э-э, вот вы куда забрались! — с улыбкой закричал он и начал карабкаться на скирду.
— Мы уже третий день работаем, — с удовольствием доложил я нашему тренеру.
— Да вы, я смотрю, совсем молодцы! — похвалил он, и в этих словах я услышал новый оттенок: дядя Вася был доволен нами.
— Мы и на пожаре работали, — сообщил с гордостью Витька.
— Это я знаю, люди говорили…
«Значит, замечают люди», — невольно подумал я.
— Сегодня домой пойдем. Я за вами зайду к вечеру, — сказал Василий Никанорович, спрыгивая со скирды.
20. «АДРЕС ЗНАЕШЬ!..»
Снова мы на мельнице. После трехдневного отсутствия я подходил к ней с тревожно замирающим сердцем. Хотелось скорее увидеть деда Никанора, бабку Аграфену, увидеть знакомые места: лавы, плотину, дом на горе, шумливое мельничное колесо, реку. А еще хотелось увидеть мамино письмо. Я даже представил себе конверт с кругленькими буквами, написанными ее рукой.
И мои ожидания не были напрасными: в моих руках мамино письмо.
Только теперь я совершенно ясно понимаю, что тосковал я вовсе не по мельнице и не по реке. Я понял, что меня уже давно тянет в далекую Москву, домой, к маме. Как же мне скучно без нее! Я читаю и перечитываю мамино письмо, и все в нем мне кажется необыкновенным.