* * *
Какая же тонкая эта штука - счастье. Оно приходит тихо, неприметно.
Вначале бывает покой на душе, а только потом начинаешь понимать, что это и есть счастье. Мамку на ночь Херовна брала к себе в комнату с раскладушкой, и они с Мишей оставались одни. По обоям с крупными цветами разбегались блики от дальнего света запоздалых машин, и опять становилось тихо. Слышно было только, как стучит, не умолкая, собственное сердце, задыхаясь, не справляясь с небывалым счастьем. Ночью Клава долго не спала, глядя на пушистые девичьи ресницы Миши, мирно спящего у нее на груди. Она боялась ненароком потревожить его сон. Эти минуты ночного затишья были очень нужны ей, чтобы поверить своему счастью. И ребенок, что не тревожил ее среди дня, почему-то в эти часы начинал ворочаться в животе, будто стараясь плотнее прильнуть к спящему отцу.
А по воскресеньям у них собиралось все их звено, приходил и Авдеич, а тетя Маша Тимохина прихватывала своего мужа с гармошкой. Да они давно уже все стали своими. Они и на свадьбе Клавы и Миши гуляли с Тимохинской гармошкой до самого утра. "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?" - душевно выводила тетя Маша, и все их старушечье звено дружно подхватывало песню, разворачивая ее так, что дрожали стекла, а душа пряталась пятки. Ох, как же ложилась ихняя песня под плотницкую гармошку! А еще по воскресеньям Херовна с мамкой пекли на всех пирожки, а Авдеич захватывал поллитру, чтобы так, чисто символически, отметить встречу. Клава, конечно, не пила, но ее мамку не обижали, не попрекали прошлым и отмеряли ту же стопку, что и всем.
Много чего у них там было веселого. Вдруг старухи возьмутся со смехом припоминать, как их трест был раньше передвижной механизированной колонной, как они по молодости в растворных узлах с крысами ночевали, как стройбатовские солдатики их обворовывали и драки с плотниками учиняли... Смех, да и только! Прям, почище телевизора будет!
Ах, какая же тонкая эта штука - счастье. А где тонко, там и рвется. В тресте стали собирать бригаду на ликвидацию аварии в Чернобыле, ну и, конечно, первым Мишу записали. Без ихней бригадирши и ее Васильича сраного тут, конечно, не обошлось. Клава с Авдеичем в трест ходила, со стыда чуть не померла с животом-то. Сначала обещали оставить в покое, потом опять записали, они снова ходили везде, тогда им пригрозили, что из очереди на жилье выкинут. А тетя Маша Тимохина рассказывала, как бригадирша кричала на участке: "Ничего, пожила эта толстомясая замужем, пускай, как мы теперь потопчется!"
* * *
Перед самым концом дежурства, в пять утра Хиля кемарила в газике, мчавшемся по тряской загородной дороге к массиву дач высокопоставленных работников. Рядом привалился к плечу Леха Годунов, пить он совсем не умел, меры не знал, вот и маялся, бедный, с похмелья. Так всю ночь и проблевал в дежурке. Хиля с тревогой размышляла, что Леху после этой поездки на месте происшествия окончательно развезет, и ей придется разбираться с компанией пьяных отморозков одной до приезда всей группы.
Ехали они по звонку сторожа массива, который обнаружил в лесопосадке тело девушки, приехавшей сюда вечером вместе с компанией на дачную попойку. Переживала Хиля не зря, за время работы в отделении у нее выработался ментовский нюх, шестое чувство, если хотите. Этот нюх ее еще ни разу не обманул. А в этот раз нюх ей подсказывал, что дело это будет грязным, гнилым, вонючим. Что соберут они всю картинку с Лехой из кусочков, но прокуратура им это дело развалит, а после - им же еще и по шапке даст. Само местонахождение трупа о многом заставляло задуматься. А еще этот Алексеев в прокуратуру ее уговаривал пойти. А может сразу на панель? На "железку один"?
Но когда машина свернула к озеру, на берегу которого и располагался дачный поселок, Хилю тревожило уже только одно - удастся ли им с похмельным Лехой сцапать убийц на месте?
Сторож ждал их у развилки. Он выскочил на дорогу и принялся махать руками. Хиля вышла из машины к нему навстречу, а бесчувственный Леха свалился на освободившееся место, лишившись подпорки.
- Ой, мать твою! Просил ведь, чтобы мужика прислали! Как я тебе такое, девка, покажу? С тобой-то никого нет?
-- Есть, но ему плохо, он с суток, сейчас оклемается на свежем воздухе. Ты, дед, показывай давай, и быстро веди к бандитам. Они еще там?
-- Там, там! Куда они денутся, если в стельку пьяные? Они ключом в зажигание не попадут! - сказал сторож, раздвигая перед Хилей пушистые лапы елей. В водоотводной канаве с прелой листвой, прямо напротив ворот дачного поселка "Сосновый бор" лежала абсолютно голая девушка, исцарапанная, вся в синяках. Чья-то пятерня отпечаталась у нее и на горле. Жидкие светлые волосенки на затылке слиплись в кровавый колтун.
-- Это они ее, видать, головенкой о прутья кровати колотили, кровати там у них такие никелированные, с шариками на спинках. Вот какие дела тут, девка. Разное тут бывало, но такое - впервые. И все с Синютина из райпотребсоюза началось! Как купил дачу покойного начальника ДОСААФ, так его сынок тут притон целый организовал. А эта-то дурочка сидела вчера в машине веселая! Радовалась, наверное, что в высшее обчество приняли! Она с подружкой сюда ехала, подружку-то нашла себе проходимую. Я еще поглядел на нее, подумал:" Куда же ты поперлась, милая?" Поди-ка и замуж за этих выйти хотела, да вот тут какие нынче дела...
Хиля вздрогнула, когда подошедший сзади Леха тронул ее за плечо: "Иди в машину, Хиля, нечего тебе здесь стоять. Сейчас эксперты подъедут и труповозка. Ты дыши глубже, помогает. Посиди с Серегой в машине пока... Брать их сейчас пойдем."