Так они и повстречались с Сыонг. Они были, как говорится, просто знакомы. Встречая ее, Хоа улыбался, но больше молчал. Оно и понятно: Сыонг ведь была очень хорошенькой, и Хоа всегда смущался. Да они почти никогда и не оставались наедине — вокруг всегда были ребята из отряда, а после боя сразу приходилось возвращаться на свой берег.
Сегодня они впервые оказались одни, и оба испытывали некоторую неловкость.
Хоа, смотав наконец шнур, положил его на краю траншеи, извивавшейся среди пальм.
— Ты там на шоссе, когда переодетая шла, была ну вылитая монахиня, — пошутил он.
— А ты совсем как преподобный монах из пагоды Каменной девы! — рассмеялась Сыонг.
Лицо ее, когда она смеялась, становилось еще красивее, щеки розовели, как персик, а глаза темнели и искрились, словно в них мерцали падающие звезды.
Сыонг украдкой покосилась на Хоа и встретила его пристальный взгляд.
— Ну, чего ты на меня уставился? — она покраснела.
Хоа пробормотал что-то и, смущенно улыбаясь, почесал затылок. Сыонг совершенно не узнавала его. Можно было подумать, что кто-то подменил спокойного и уверенного в себе Хоа, ставившего только что на шоссе мины. Но Сыонг каким-то сердечным чутьем угадала его состояние.
— У тебя на спине рубашка порвалась, — негромко сказала она. — Почему не попросишь кого-нибудь зашить?
— Мама бы зашила, но ее убило бомбой. А я… руки у меня корявые.
Слова эти болью отозвались в ее сердце. Ей стало жаль Хоа, такого одинокого в его маленьком бедном домишке на другом берегу реки. Она вспомнила вдруг своего отца, убитого совсем недавно, — он был такой же добрый, как Хоа, и еще он очень любил маму… Она отвернулась, низко склонив голову, и круглые плечи ее задрожали.
А над рекой опять застыла утренняя тишина. С тех пор как места эти стали бомбить днем и ночью, на реке не жужжали больше моторные лодки и разбегавшиеся от них волны больше не плескались о берег. Хоа слышал только плач Сыонг и тихий шелест пальмовых листьев.
Стиснув зубы, Хоа отбросил ветку, которой чертил что-то на песке, и резким движением встал на ноги. Посмотрев на дорогу, где клубился еще дым, он спустился к реке. Черпая пригоршнями прозрачную воду, умылся и крикнул кому-то:
— Эй, дрозд! Дроздушка!
Из-за пальм, стоявших в воде, показалась небольшая, накрытая тентом лодка, и в человеке, сидевшем на носу, Хоа узнал Хунга, командира своего отряда. Все точно, как сговорились… Уже восемь тридцать — пора возвращаться.
Он вернулся к траншее. Сыонг больше не плакала. Прислонясь спиной к пальме, она, глядя в зеркальце, поправляла прическу и тихонько напевала:
Хоа осторожно приблизился к ней. словно боялся, как бы шум шагов его не спугнул песню. Подождав, пока она допоет до конца, он присел рядом и улыбнулся:
— А ты, оказывается, певица! Да и песня сама хорошая. Жаль, я не знаю слов.
— Ну, беда невелика! Если хочешь, научу…
— Мне пора, Сыонг! — грустно прервал он ее и опять смущенно почесал затылок.
Сыонг сразу помрачнела. Черные бархатные глаза ее растерянно глядели на Хоа.
— Так быстро?
— Да, надо идти…
Он осторожно коснулся ее маленькой руки, и Сыонг не отняла ее.
— Сыонг, я тебя люблю. Очень люблю. Если ты согласна, поедем со мной, будем вместе работать и бороться… Лучше я умру, чем заставлю тебя страдать! — тихо сказал он.
Легким шелестом ветра показались Сыонг эти слова, ласковым и нежным, как шепот пальмовой рощи, сладостным и томным, как таинственное журчание реки в лунную ночь. Нет, она не сможет теперь жить без Хоа.
Так бы и слушала его без конца… Но Хоа замолчал, улыбнулся и снова поскреб затылок. Господи, какой же он робкий, не то что парни, которых она привыкла видеть на ярмарке, — спесивые, как гуси.
Сыонг протянула руку и потрогала пуговицу на воротнике его рубашки, прикрученную сухим волокном ананасового листа. Подняв на него широко раскрытые глаза, ласковые, преданные и чуть затуманенные печалью, она сказала:
— Иди, вам нельзя задерживаться… Я тоже тебя люблю! Я буду тебя ждать… Да?
Хоа улыбнулся, кивнул ей и, подхватив винтовку, сбежал к реке.
Но с того самого утра Хоа не появлялся в Тан-фу, и Сыонг больше его не встречала.
Как-то утром дядюшка Тай, почтальон, встретил Сыонг у ворот.