Когда рана у Василя зажила, они перешли чехословацкую границу.
Снова очутились они в славянской стране, где речь их легко понимали, где не только магические и ставшие интернациональными слова «Красная Армия», по и само их советское гражданство служили им надёжным пропуском и отворяли для них даже самые чёрствые и скупые сердца. Они быстро пересекли бы эту страну, если бы снова одно непредвиденное обстоятельство не задержало их в пути.
Горная деревушка, в которой они заночевали, не выполнила контингентов, наложенных на неё в те дни марионеточным словацким правительством Тиссо. Рекруты не явились на мобилизационные пункты. Словаки не хотели воевать за немцев. На грузовиках приехали в деревню каратели — жандармы из немецких колонистов. Они вламывались в крестьянские домики, хватали всё, что в них было лучшего, набивали свои мешки. Мужчин без разбора арестовывали, сгоняли в сарай. В то время фашистские куклы, в связи с наступлением Советской Армии, нервничали в Братиславе. Они хотели изобразить правительство твёрдой руки. Поэтому на площади перед костёлом была произведена экзекуция: арестованных мужчин публично били палками.
Словацкие крестьяне, как и все горцы, — народ гордый, самолюбивый и горячий. Они взялись за колья, за косы, за вилы, за свои пастушеские топорики-посохи — это страшное оружие в умелых руках. И тут очень пригодился им боевой опыт троих русских, ночевавших в одном из домиков и случайно оказавшихся на месте схватки. Друзья не стерпели, нарушили своё слово, ввязались в драку, потом возглавили её и помогли крестьянам атаковать жандармов. Отряд карателей был почти поголовно перебит. Трупы палачей крестьяне побросали со скалы в горный поток. Опасаясь ответных репрессий, половина деревни подалась в горы. Но ведь нельзя огромной массе людей отсиживаться в лесу в полном бездействии, ожидая облав и мести. И трое русских, считая себя не в праве бросить на произвол судьбы этих славных, храбрых и совершенно неопытных словацких мужиков, создали из них партизанский отряд, один из многих партизанских отрядов, действовавших в те дни по всей лесной и горной Чехословакии.
И снова начали друзья борьбу, борьбу на чужой земле, против того же врага, с которым за тысячи километров от них сражалась их армия. Как снежный ком, сорвавшийся с вершины горы в дни оттепели, падая, навёртывает на себя пласты талого снега и, всё увеличиваясь, превращается в сокрушительную лавину, так и отряд их рос и крепнул, с боем двигаясь в горных районах страны. Много людей, бежавших с принудительных работ, из концентрационных лагерей, из плена, скиталось тогда по Европе. Лучших из них Горелкин брал в свой отряд, понемногу становившийся интернациональным. Кроме чехов и словаков, были в нём уже французы, бельгийцы, сербы, голландцы. К нему приставали мадьярские и румынские дезертиры, не желавшие сражаться за фашизм. Был в нём даже негр — Сид Браун, огромный добродушный детина, ведавший отрядным довольствием.
Константин Горелкин ввёл в отряде суровую дисциплину, создал суд партизанской чести, строго каравший её нарушителей. Собственной рукой в присутствии всех своих людей он расстрелял нескольких примазавшихся к отряду охотников до легкой жизни и чужого добра. В свободное от войны время отряд обучался стрельбе, строю, рытью окопов, искусству маскировки. Даже политработа в нём велась, причём слова Ткаченко, говорившего по-русски и по-немецки, доходили до его разноязыких слушателей иногда через двух, а то и трёх переводчиков.
Вскоре добрая слава об этом отряде распространилась в Рудных горах, где немцы пытались организовать тогда добычу железа и меди. Отряд назывался: «Имени Красной Армии». Он нападал на немецкие эшелоны, устраивал взрывы на шахтах, дезорганизовывал работу рудников.
Летом 1944 года погиб чехословацкий партизан и донбасский шахтёр, солдат Советской Армии Василь Копыто.
Друзья партизан, которых они завели на всех рудниках, донесли штабу, что немцы везут сюда новое оборудование, целый завод, демонтированный ими где-то в Бельгии. Это были дни, когда фашизм всячески старался повысить выплавку стали. Копыто сам решил руководить взрывом эшелона. Он выбрал место в горах, на повороте железной дороги, там, где она шла над пропастью. С двумя бельгийцами, кровно заинтересованными в этой диверсии, вооружившись сильными фугасными минами, которые изготовляли для них чешские рудокопы-коммунисты, он подобрался к повороту дороги. Но путь в этот день сильно охранялся. Взад и вперёд курсировали бронированные дрезины. На месте, намеченном для взрыва, ходил часовой. Диверсия могла сорваться. Тогда Копыто, оставив бельгийцев на той стороне ущелья, один перебрался через него с рюкзаком фугасов за спиной и вскарабкался по почти отвесной скале к самой линии.