Женщины поняли её. Они рассыпались по конюшне, круша и ломая всё, что можно было сломать и сокрушить, вооружаясь досками, палками, заступами и мотыгами.
Треск дерева, плеск выбиваемых стёкол подогревал их, поднимал самых робких. Вооружившись чем попало, женщины бросились к дверям. Стремительно распахнулись створки ворот, и, опрокидывая часовых, две толпы одновременно выплеснулись на замковый мощёный плитами двор. Часовые были вмиг разоружены, они и не пытались сопротивляться. Одна часть женщин, во главе которой, размахивая заступом, бежала Катя, бросилась к флигелю, где жили фольксштурмовцы, другая, предводительствуемая Людмилой, бежала через двор к замку.
Под яростными ударами железных штанг расщепилась, упала резная дубовая дверь. Кто-то стрелял сквозь неё по толпе, но грохот выстрелов потонул в шуме и криках, и только две женщины, упав на плиты, обливаясь кровью, своей гибелью предупредили остальных о том, что за дверью их ждёт засада. Шофёр Курт и дряхлый, едва стоявший на ногах от старости камердинер Рихарда Рихтенау с пистолетами в руках попытались задержать толпу в вестибюле. Они тут же упали замертво с разможжёнными черепами.
В момент, когда во дворе послышались грохот и крики, фрау Рихтенау в дорожном мужском костюме металась по спальне, рассовывая по чемоданам деньги, бумаги, драгоценности, хранившиеся в сейфе. Машина с разогретым мотором с ночи ждала её в парке, у заднего крыльца. Курт и старый камердинер, самые верные её люди, должны были зажечь склады с зерном, холодильник с невывезенным мясом и старое деревянное здание конюшни, в которой без обуви были заперты невольницы. Такой приказ она получила от самого крейслейтера.
Но когда всё уже было подготовлено, что-то случилось во дворе. Фрау Клара подбежала к окну, приподняла штору затемнения и тотчас же отпрянула. В морозной вечерней мгле неясно маячили фигуры в комбинезонах из мешковины. Помещица схватилась за телефон. Трубка зловеще молчала. Фрау хотела бежать к выходу в парк, выход был ещё свободен, там ждала её машина, фрау сама умела водить авто. Но неужели оставить эти деньги, бумаги, фамильные драгоценности?.. Хоть немножко, хоть самую малость унести с собой! И она стала судорожно запихивать банкноты в карманы бриджей, за пазуху.
Выстрелы внизу, в прихожей. Это Курт. Он задержит, он не пустит их. Грохот. Крики, топот на лестнице. Они прорвались? Боже! Шквал шагов в холодных просторах старинного зала, в гостиной. Бежать, скорее бежать! Прыжок к двери. Поздно, путь отрезан. Удары сотрясают дверь. Чем это они колотят? Вылетела филёнка, чья-то худая, жилистая рука просунулась в образовавшееся отверстие и шарит замок.
— Вот она! — торжествующе кричит кто-то по-русски…
На мгновение толпа застыла в распахнувшихся дверях. Фрау Рихтенау увидела только разгорячённые лица, яростные глаза. Она упала на колени. Она протягивает женщинам горсти денег, она клянётся отдать им всё, всё, всё, что имеет, она молит их о прощении, она бормочет что-то о великой русской душе, о доброте русского сердца…
Но вот из толпы выделилась высокая, стройная рыжая девушка, огненные кудри её размётаны по жалкой мешковине комбинезона. В руке у неё заступ. Ноздри тонкого, с горбинкой носа гневно раздуваются. На чистейшем немецком языке она произносит:
— Молчи, негодяйка! Не смей говорить этих слов!
Нет, от них не ждать пощады. Вспомнив вдруг о пистолете, фрау Рихтенау выхватывает из кармана маленький дамский браунинг и тут же падает на ковёр с раскроенным черепом. Её конвульсирующая рука сжимает воронёную сталь, другая судорожно комкает горсть крупных и никому не нужных банкнот. Людмила отбрасывает окровавленный заступ и совсем обычным, будничным голосом, сразу отрезвляющим всех её подруг, говорит:
— Собаке собачья смерть. Теперь, девушки, тихо, ничего не ломать, не портить. — Она строго обводит толпу своими стальными узкими глазами и прибавляет не громко, но так, что это слышат все, даже те, что стоят сзади, в другой комнате: — Слышали?
Между тем Катя Кукленко со своей группой выводит из флигеля пленных фольксштурмовцев. Руки у них связаны, но, собственно, это сделано больше для порядка.
Увидев бегущую толпу, смявшую караулы, фольксштурмовцы заперлись было во флигеле, забаррикадировались мебелью и приготовились обороняться. Но кто-то из женщин крикнул им по-немецки, что, если они сейчас же не вылезут из своей норы, флигель зажгут. Настала минутная пауза, и после неё в форточке окна показалось белое полотенце, привязанное к ручке швабры. Остатки бравого гарнизона капитулировали без выстрела, были разоружены и торжественно отконвоированы в замковый подвал.