Вернувшись в свой блиндаж, гвардии красноармеец бросился на нары и, зарыв лицо в перетёртую солому, зарыдал и проплакал весь день.
Однажды в деревню, где разместились отведённые на отдых лыжники, заехал командующий фронтом, прославленный советский полководец, направлявшийся на свой наблюдательный пункт. Шофёр притормозил у колодца, чтобы залить воды. Генерал вышел размяться и тут увидел гвардии красноармейца Михаила Синицкого, направляющегося с котелком в кашеварку, расположенную через улицу.
Командующий окликнул его. Синицкий не оробел, представился ему по полной форме — да так чётко, весело и лихо, что сразу завоевал сердце старого советского воина. Командующий спросил Мишу, кто он и что здесь делает, и, получив толковый и обстоятельный ответ, приказал порученцу записать Мишину фамилию и часть. Радиатор залили водой, генерал уехал. Отдохнувшие лыжники снова пошли в бой, и Миша забыл встречу в деревне. Но вдруг приходит из дивизии шифровка. Гвардии красноармейца Синицкого Михаила с вещами и аттестатом под ответственность командира батальона требовали доставить в штаб фронта. Разъяснялось в ней, что по приказу командующего его направляют в тыл учиться.
Но на этом не закончилась военная история гвардии красноармейца Синицкого. Некоторое время спустя, командующий фронтом вечером, сопровождаемый охраной, задумчиво шёл по штабной деревне, возвращаясь после разговора по прямому проводу, и вдруг, вывернувшись прямо из-под ног бойца охраны, перед ним предстала маленькая фигурка в складном военном полушубке. Она вытянулась, щёлкнула каблуками и звонким голоском чётко отрапортовала:
— Гвардии красноармеец Михаил Синицкий. Разрешите обратиться, товарищ генерал-полковник.
Командующий был доволен результатом только что окончившихся переговоров со своими командармами. Он сразу узнал мальчика и, удивлённо глянув на него, весело ответил:
— Ну, обращайтесь. Прежде всего доложите: откуда вы здесь взялись? Как сюда попали?
Маленький солдат только свистнул по-мальчишечьи и махнул рукой, показывая этим, что для него попасть в штаб фронта да прямо под ноги командующему — дело не слишком трудное. Генерал расхохотался и приказал бойцу Синицкому следовать за ним. В избе генерала между ними произошёл разговор, который я воспроизвожу с возможной точностью с собственных слов командующего:
— Почему до сих пор не в училище?
— Разрешите доложить, товарищ генерал-полковник, хочу воевать.
— Вот выучишься, станешь офицером и пойдёшь воевать.
— Да-а… тогда и война-то кончится, без меня фашиста побьют, товарищ генерал-полковник.
Командующий помолчал. На его суровом и неулыбчивом солдатском лице появилось какое-то совершенно не свойственное ему растроганное выражение, а стальные серые глаза, взгляд которых заставлял трепетать иной раз и генералов, сузились и залучились тёплым смешком:
— Стало быть, обратно в полк?
— Так точно. А после войны учиться, я молодой, мои годы ещё не вышли, товарищ генерал-полковник, а то, пока они по нашей земле ползают, мне и учёба в голову не пойдёт. — И, позабывшись, превращаясь из солдата в мальчугана, он добавил. — Вы-то их не знаете, откуда вам их знать, а я-то их нагляделся досыта.
Генерал широко улыбнулся, что тоже случалось с ним редко.
— Ну, будь по-твоему. Воюй, — сказал он, подумал, отстегнул с руки часы и протянул их мальчику. — А это тебе от меня на память… чудо-богатырь. Давай руку, сам пристегну, чтоб не потерялись.
И, оглянувшись на дверь, он вдруг обнял круглую стриженую голову мальчугана и поцеловал его в лоб, как отец, благословляющий сына на подвиг.
— Ну, ступай, воюй, — повторил он и отвернулся к карте, с несколько преувеличенной старательностью рассматривая на ней какой-то пункт.
И гвардии красноармеец Михаил Синицкий вернулся в родной полк и опять стал воевать.
Горсть земли
Голос командира полка, обычно такой твёрдый и раскатистый, звучал из телефона возбуждённо и незнакомо:
— Доложите обстановку. Скорее! Ну!
Не опуская трубки, лейтенант Моисеенко высунулся из блиндажа и огляделся.
Отсюда, с холма, высоко вознесённого над болотистой низиной, открывалась на все четыре стороны широкая панорама. Солнце ещё не поднялось из-за низкорослого корявого березнячка, видневшегося поодаль, но первые оранжевые лучи острыми иглами пробивались сквозь листву и, мягко золотя восточный склон высотки, сверкали россыпью розовых искр в седой росистой траве. А в низине ещё лежал сизый сумрак, тихо курился прохладный клочковатый туман, над которым уже звенели утренние жаворонки. И только очень внимательный глаз мог различить в этом мирном, пустынном, спокойном пейзаже какое-то неясное движение.