— Будет, — сказала я и посмотрела ему в лицо. Сказала это просто так, безыдейно, чтоб он замолчал. И посмотрела просто так тоже. И вдруг увидела, что один глаз у него совсем заплыл. Я не сразу сообразила, что это моих рук дело, а когда сообразила, да еще представила, как покалечен мною же шеф, то мне стало ужасно весело…
Я хохотала как сумасшедшая, да, как лошадь Пржевальского (почему именно Пржевальского?), я хохотала, поднимаясь со ступенек, хохотала, бредя вверх по лестнице. Юлька подскочил ко мне, схватил за руку:
— Что с тобой?!
— Уйди. Уйди. Я мужик. А ты иди. Я расправляюсь как умею.
Слава богу, что родителей не было дома, они уехали за город. Я давилась тихим смехом, захлопывая дверь перед Юлькиным носом.
Кто бы знал, как хочется иногда со стыда ободрать с себя кожу или набить морду самой себе! И кому же я отомстила? Да, ничего не произошло, я только пыталась… Да, никто мне этого бы не простил. А почему меня должны прощать? Почему это кому-то можно, а мне нет?
…— До этого я тебя не любил еще, — признался потом Юлька, — хотя предполагал, что все было гораздо страшнее… Ненавидел тебя — и любил.
Он один за всю мою жизнь мог признаться в таких вещах, потому что любил меня, и даже больше — хотел любить. Он был смелым человеком и не боялся хотеть любить. Как бы он ни ругался, но я знаю, что он любил меня именно потому, что я не уступала, что я хотела быть с ним равной. И стала.
…Надела я черную шляпу, поехала в город Анапу. Сослал меня сюда шеф. Когда я явилась в его кабинет с заявлением об уходе по собственному желанию, он начальническим баском сказал:
— Никуда ты не уволишься. Но, надо сказать, твоя рожа мне надоела. Езжай в отпуск. Хочешь, закажу билет в Анапу? У меня там есть знакомые…
И я безропотно поехала в Анапу.
Моя общительность мне изменила, я валялась одна на пляже в Джемете (так и шла с утра пешком от Анапы до Джемета) и пыталась ни о чем не думать. Ни о чем — значит не думать о Юльке. Вина перед шефом как-то рассосалась — все-таки он оказался человеком, понял. Через неделю пришло письмо от Наташки.
Она писала, что каждый день приходит Юлька. Вначале делал вид, что просто так. Два дня по три часа выдерживал ее на лестнице, думал, что я пройду. Потом взбесился и стал ее трясти и выпытывать, где я. Она, как и обещала, пока не говорит. Писала, чтоб я ее пожалела, — он и затрясти может. Худой и злой. Глаз у него уже не синий, а желтый.
И все. И делать мне в Анапе было уже нечего, потому что сколько я ни уговаривала себя остаться — не могла. Ну, хоть еще недельку, твердила я себе. Ну, на три дня. Ладно, на два. Ну, на день хоть, а? Ничего из этого не вышло, и б тот же день, когда получила письмо, я была уже в Новороссийске.
Синяя чаша города наполнялась остановившимся, ленивым зноем. Люди двигались медленно, лица у всех были измученные и потные. Дымы от фабричных труб долго и прямо стояли в воздухе свечками. Дымы были ядовито-желтыми.
Я была единственным, наверное, человеком, который мог бежать по такой жаре. А ведь еще и чемодан тащила. Билетов на Ленинград, конечно, не было. Когда я приехала на вокзал, до отхода поезда оставалось всего полчаса. И я, не зная, на что надеюсь, побежала вдоль состава.
Никогда в жизни мне не везло в лотерее, никогда я не могла достать в магазине вещь, которая бы мне на сто процентов нравилась, никогда и никуда мне не удавалось пролезть без очереди, но на сей раз я ехала без билета. Меня пожалела одна проводница, потому что я, кажется, даже плакала…
В поезде пыталась спать. Днем и ночью, лишь бы шло время. Но в итоге ни днем ни ночью не спала. Меня мучила нетерпеливая и радостная тревога. Я боялась преждевременной радости, но ничего не могла поделать — радовалась. Напрасно распекала себя за полное отсутствие гордости и еще чего-то, чем, на взгляд умной Тамары, должна была обладать.
Черт возьми, не так уж снисходительно относилась я к его вечным штучкам, к этой его глупой вздорности!
Да, умной Тамаре я рассказывала обо всем этом со смехом, потому что мне нравилось, как она возмущается, как она «не понимает», но на самом-то деле… И вот я мчусь, все забыв, все простив… Зачем? На что я нарвусь по приезде?
…Я позвонила, даже не переодевшись с дороги, даже не втащив в комнату чемодан.
— Мне Юлю…
— Маша, что ли?
— Да, Маша. Откуда вы знаете?
— Я все знаю. Юля моет шею. Он собирается к вам в гости.