Генри Каттнер и Кэтрин Мур
Мы — стражи Чёрной Планеты
(пер. О. Зверева)
Я добрался на стратоплане до Стокгольма, а оттуда на воздушном пароме — до родного Громового фьорда. Как и прежде, черные скалы нависали над бурным морем, которое когда-то бороздили корабли викингов под красными парусами. Как и прежде, волны приветствовали меня мерным рокотом. В небе парила Фрейя, кречет моего отца. А на скале высился замок, чьи башни вечными стражами стояли над северным морем. На крыльце, похожий на состарившегося великана, меня ждал отец. Нильс Эстерлинг слыл молчуном, его сухие губы вечно были сжаты, словно он старательно хранил некую тайну. Думаю, я всегда побаивался отца, хотя он и не был ко мне жесток. Однако между нами лежала пропасть. Нильс был как будто прикован к скалам незримой цепью. Я понял это, когда увидел однажды, каким взглядом он провожает улетающих на юг птиц. В его глазах застыло такое желание улететь с ними, что мне стало не по себе. Вот таким он и дожил до старости — замкнутым, молчаливым, закованным в кандалы, сторонящимся большого мира и, по-моему, страшащимся звезд. Днем он частенько любовался своим кречетом, летящим в темной синеве неба, но с приходом ночи запирал все ставни и носу не казал наружу. Со звездами была связана какая-то его личная тайна. Насколько я знаю, отец и в космос-то летал только раз — и с тех пор никогда не покидал пределы атмосферы. Что же случилось тогда? Я не знал. Но после того полета что-то умерло в душе Нильса Эстерлинга, и он стал другим человеком.
Я получил диплом. В кармане лежал полный комплект бумаг — результат шести лет усердной учебы в Скай-Пойнт. Уже завтра мне предстояло лететь на «Мартинсе», корабле, приписанном к Каллисто. Но Нильс попросил меня заехать домой, вот я и стоял перед ним. Кречет над моей головой начал спускаться кругами, потом резко спикировал вниз, и его когти стальными наручниками сомкнулись на защищенной перчаткой руке отца. Пожалуй, это можно было считать приветствием. Фрейя уже состарилась, но ее золотистые глаза сверкали, как прежде, а хватка оставалась такой же мертвой.
Нильс, не вставая, пожал мне руку и указал на соседний стул.
— Хорошо, что ты приехал, Арн… Итак, ты сдал экзамены. Я рад это слышать. Завтра ты летишь в космос.
— На Каллисто. А как ты, Нильс? Я боялся…
— Что я заболел? — с безрадостной улыбкой продолжил отец. — Или при смерти? Нет, Арн. Умираю я вот уже сорок лет… — Он посмотрел на птицу. — Хотя сейчас это не столь важно. Я даже надеюсь, что смерть не заставит себя долго ждать. Ты скоро поймешь почему, когда… когда я расскажу о том, что случилось в космосе четыре десятка лет назад. Я постараюсь, чтобы мой рассказ прозвучал по возможности непредвзято, хотя это не просто. Боже, как все это не просто!
Нильс посмотрел на своего кречета и стал пристегивать поводок к его путам. Не отрываясь от этого занятия, он сказал:
— Должно быть, у тебя мало времени, раз ты летишь завтра. Из какого порта? Из Ньюарка? Может, поешь?
— Я поел на пароме, папа.
Нечасто я называл его так!
Нильс неловко пожал плечами:
— Тогда давай выпьем.
Он жестом подозвал слугу, и через мгновение перед нами стояли бокалы, наполненные виски с содовой. Я не мог избавиться от чувства неуместности этого напитка: в замке скорее пристало бы пить эль из рога. Впрочем, это давно отошло в прошлое. В чертовски далекое прошлое.
Нильс как будто прочитал мои мысли:
— Прошлое не исчезает полностью, Арн. Оно у нас в крови. Так что…
— Waes had, — поднял я бокал.
— Drinc hael. — И он осушил свой стакан.
На скулах отца задвигались желваки. Внезапно резким движением он подбросил кречета, и поводок соскользнул с пут. С хриплым криком Фрейя взлетела в воздух.
— Тяга к битвам в крови у нашего племени, — сказал Нильс. — К свободе, к битвам и к полету. Давным-давно эта тяга превращала нас в морских разбойников, викингов. Лиеф Удачливый[1] стремился в Гренландию, наши корабли плыли через Оловянные острова[2] на Рим и Византию, мы добрались даже до Китая. Зимою мы чинили суда и точили мечи. А потом, когда фьорды освобождались от льда, над нашими драккарами вновь поднимались красные паруса. Нас влекла Ран, Ран морская, богиня неведомого.
Его голос изменился, и он тихо пропел слова древнего поэта:
— Да. — В глазах Нильса Эстерлинга промелькнула давно не появлявшаяся там слабость. — Наш народ не может быть пленен, без свободы он погибает. А я уже сорок лет в тюрьме. Ко всем чертям всех миров! — горько прошептал он дрогнувшим голосом. — В самой страшной тюрьме. Она стала разъедать мою душу всего через неделю после возвращения на Землю. Нет, еще раньше. И мне не выйти из этой тюрьмы. Я сам надел на себя оковы и вышвырнул ключ. Ты ничего не слышал об этом, Арн. Сейчас я тебе все расскажу. Должен рассказать.
1
Лиеф Эриксон, так же известный как Лиеф Удачливый, был сыном Эрика Рыжего. Он отправился на Гренландию в 1001 году н. э., но шторм сбил его корабль с нужного курса. Он стал первым европейцем, вступившим на территорию Америки. (Примеч. перев.)
2
Так первоначально назывались Британские острова, откуда финикийцы вывозили олово и свинец, а потом лежащие к западу от Британии острова. (Примеч. перев.)