В те дни люди считали, что они победили. Спрашиваю: «А что Лукашенко будет предпринимать?» «Что? Какой Лукашенко? Все, его нет! Мы есть, а его нет!» — такое было настроение. У меня немножко холодок по спине пробегал. «Все, мы же вышли. Смотрите, сколько нас. Мы победили!» Я спрашивала, что теперь должно сработать, а у людей была чистая вера: «Ну, чувствуете же эту энергетику? Сейчас она лупит в него, он растворится, превратится в пыль.»
Кирилл, инженер
За что ты боролся всю жизнь, во что ты верил — солидарность, дружелюбие, хорошее отношение друг к другу — это все здесь. Я чувствую братство, я могу обратиться к любому, и он мне поможет. Ты можешь остановить машину, попросить подвести в любую точку города, и тебя отвезут. Такое единство, как огромная семья. Чувство, что родилась новая нация, — все об этом говорили.
Глава 7
Сентябрь
Федор, музыкант
В какой-то момент общество впало в эйфорию от самого себя. Когда ты что-то сделал, чего от себя никогда не ожидал. Эйфория — и рука об руку с ней чувство ужаса, несправедливости, возмущения — только их соотношение колебалось. И ощущение причастности к событию грандиозного масштаба. С августа начиная весь народ качался на качелях — от крайней депрессии до крайней эйфории.
Люди собираются мелкими группками, интернет выключен, идем в мандраже, что мы сейчас придем, а там никого не будет. Ты приходишь и вливаешься в море. Кайф! В воскресенье люди видят, как нас много, получают заряд, в течение недели его теряют, ближе к четвергу-пятнице снова начинают готовиться к опасному мероприятию в воскресенье. Душ Шарко такой. Мы как будто бы жили единым организмом в это время, чуть ли не поминутно чувствовали одно и то же.
Ощущение скорой победы над Лукашенко было. Мы думали, что это вопрос пары недель. Все были настолько счастливы, что нет никаких лидеров, нами никто не управляет. Что мы не ресурс для достижения чьей-то цели, а народная энергия, направленная в русло общего желания что-то изменить.
Ольга, актриса
Была уверенность, что он сейчас слетит, — настолько единодушным было народное неприятие. Кажется, что если человек настолько не уважаем, настолько обосрался — ну как? Человека с какашками сажают за стол — он должен пойти помыться или покинуть помещение. А он сидит, сидит — как так? Мы не понимали, в чем дело. Думали, что там какие-то политические процессы идут, которые нам неведомы.
Была надежда, что Россия впишется правильным образом. Путин въехал бы в Беларусь мирно, весело, на белом коне. Когда он сказал, что выборы правильные, все решили: вы предатели, какие вы нам братья!
Борис, врач
Протесты в больнице начались с того, что к нам привезли избитого парня. Он возвращался с марша, его остановили, разбили стекла, выволокли из машины, завезли в гаражи и там несколько часов лупили. Потом, когда его привезли в РОВД, дежурный говорит: он сейчас умрет, я не буду связываться. Они вызвали скорую, привезли к нам, на нем не было живого места. Он лежал в реанимации, а они должны были его охранять — он же преступник. Они попросили взять стульчик, а зав реанимации говорит: «А как у вас люди стоят? Вот так? — встал на колени, руки на стену. — Вот давайте, устраивайтесь поудобнее».
Каждое воскресенье — как на работу, на марш. Утром во всей стране отключается интернет — думаешь, ну отлично, пора. Забираешься куда-то, чтобы посмотреть — не хватает глаз, до горизонта люди. По краям маршей они устраивали облавы.
Валера, программист
Мы постоянно следили за новостями, что происходит в городе. С 9 августа до октября я ни минуты не работал, не мог. Ты находишься среди толпы в 200 тысяч человек, которые разговаривают с тобой на одном языке, которые 20 лет жили с тобой в одном городе, — это дарит такую надежду!
Я подумал, что так можно круто жить: каждое воскресенье у тебя фестиваль на весь город, которого здесь никогда не было. И ты мог все, что угодно, выражать на плакатах — смешное, серьезное. И настолько все было гениальное! Все время боялись, что Путин введет войска, и мой любимый плакат: «Путин, введи себе!»
Татьяна, оператор