За первые же полтора года исследований Михаилу и его коллеге-химику удалось найти несколько таких блокирующих вирус препаратов. Но в лекарстве, как известно, важно не только его лечебное действие, но и безвредность, безопасность для больного. Такую проверку на нетоксичность сотрудники лаборатории тоже провели, но пока лишь на мышах. Так что препарат имеется, он не ядовит, но использовать его как лекарство можно будет лишь после предварительной проверки на людях. Переход препарата в клинику пока задержался ещё по одной причине: государственная организация, ведающая безопасностью продуктов питания и лекарств, потребовала, чтобы учёные провели проверку не только на мышах, но и на более крупных животных, на собаках, например. Надо показать, насколько быстро препарат усваивается, как скоро выводится из организма. Так что учёному и его сотрудникам, прежде чем передавать свою находку медикам, предстоит серия "собачьих" экспериментов. Михаил, однако, не сомневается — препарат, который сегодня значится лишь под номером, в ближайшие месяцы обретёт название как лекарство и станет опорой современной медицины в борьбе со СПИДом. Как заметил во время недавней научной конференции один специалист: "Окончательное решение будет найдено не завтра, но каждое завтра приближает к нему".
Доктор Букринский, однако, не зациклен лишь на одной научной идее. В борьбе со СПИДом у него есть и другие задумки. Описанный выше вариант лекарства призван служить как бы помощником организма в его борьбе с вирусом. Но учёный ищет также возможность укрепить, усилить иммунную систему самого больного. В частности, ему удалось обнаружить очень маленькие белки, производимые клетками иммунной системы. Назначение этих "крох” — сзывать, притягивать, продвигать ведающие иммунитетом клетки в то место, куда внедрился вирус СПИДа. Действуя сообща, массой, эти молекулы способны подавлять вирус-убийцу. "Мы пока не имеем конкретного химического средства, которое практически активизировало бы этот механизм, — говорит Букринский, — но теоретически мы его серьёзно изучили и надеемся в свой черёд дать медикам кое-какие рекомендации и в этом направлении".
— Вы довольны своей жизнью в Америке?
— Доволен, не жалуюсь. Но искусство делать науку в этой стране совсем иное, чем на нашей родине.
— В чём же главное отличие?
— Основной упор здесь делается на конечный продукт. Это может быть лекарство, статья в уважаемом журнале или грант. У нас на Руси главным достижением считалась новая, оригинальная идея. А кто, когда и как её реализует — считалось делом второстепенным. Здесь же наибольшего уважения добивается тот, кто осуществил идею, превратил её в изобретение, открытие, что-то, за что можно получить патент. "Осуществители", а не "идееносители" — центральные фигуры американской науки.
— А вы к какой категории себя причисляете?
— Поначалу я гордился своими идеями, но здесь, в Америке, я постоянно учусь мастерству, с помощью которого смогу реализовать свои задумки.
Похоже, что Михаил Букринский уже многому научился, живя в Соединённых Штатах. Лаборатория его получила три правительственных гранта, обеспечивающих работу учёного на ближайшие пять лет. В Америке, как сказано выше, число грантов и количество опубликованных статей — важнейший показатель научного преуспевания. С научными статьями у нашего соотечественника тоже всё в порядке. За последний год две из них опубликованы в Докладах Академии наук США, одна — в широкочитаемом журнале "Nature”. Предстоят и другие публикации. Разумеется, не все коллеги соглашаются с научными выводами, о которых Букринский сообщает в статьях и докладах на международных конференциях, но он — оптимист и труженик — повторяет свои эксперименты снова и снова и считает, что направление, по которому движется его научный коллектив, абсолютно достоверно.
Мы снова коснулись американского образа жизни моего собеседника. "Да, — признаётся Михаил, — конечно, жить в собственном доме, в пятнадцати минутах ходьбы от работы, приятно. В семье всё в порядке: дети с няней, жена работает в соседней лаборатории. Чего ещё желать! Но ритм нашей деловой жизни во много раз более напряжён, чем это было в Москве. Непривычна и принятая здесь система человеческих отношений. Американские коллеги, как правило, более закрыты, чем российские. Они боятся проговориться о своих идеях, научных исканиях. Говорят лишь о том, что уже давно ими завершено и описано. За пределами лаборатории та же вежливая скованность. О таких дружеских связях, какие были дома, здесь и помыслить невозможно. Да и времени нет дружить по-российски."