— А можно его пустить? — несмело спросил я.
— Ну-с, если он еще дожидается, то непременно распоряжусь, чтобы пропустили.
— Благодарю вас, господин надворный советник, — выдохнул я.
Доктор закрыл дверь за собой, но не прошло и пяти минут, как в палату ко мне ввалился громадного роста детина, с бородой, закрывавшей лицо чуть ли не по глаза. Это был тот самый всадник, что спас меня.
— Здорово живешь, ваш благродь! — радостно пробасил он, топая по деревянному полу своими сапогами. Настил жалобно скрипел. — Оклемался? Яблочко хоч? Ешь, не упирайся! Для здоровья полезное! — И казак осторожно положил большое красное яблоко на поверхность белой тумбочки.
— Спасибо, — только и вымолвил я, обескураженный появлением этого казака. Сколько же силы хранило это могучее от природы тело?! Вот бы такого за станок. Это же стахановец готовый! Точил бы болванки без остановки! В артистах оно и понятно легче, но надо быть там, где сложнее и труднее.
— А ты крепкий, ваш благродь! — гремел казак, поправляя шашку в золотых ножнах. У меня даже глаза расширились. Вот это ему инвентарь доверили. — Тебя прибабахнуло не слабо. Думал не выкарабкаешься так быстро. А ты вона. Ничего. Малость зеньками хлопаешь, но вид бравый — строевой!
— Да я как-то так, — не зная, как себя правильно вести со своим спасителем, пробормотал я.
— Да ладно те, чай не чужой -то! Свой! — произнес казак и посерьезнев лицом, добавил — Конверт, что ты, ваш благродь, вез, я в штаб прямехонько передал. В конверте том, говорят, приказ важный был. А мне велено тебе передать, чтобы незамедлительно в штаб явился, как только на ноги встанешь.
— Так я уже, — бодро ответил я. — Да и доктор сказал, что могу выписываться.
— Вот и ладно, господин прапорщик, — довольно сказал казак. — Стало быть не зря я пришел. Вы, ваш благродь сразу в штаб явитесь, чтобы оказии не вышло.
— Не переживай…- я осекся, не зная, как по имени звать моего спасителя. Он же, поняв мое замешательство, сказал с улыбкой:
— Харлампий я. Урядник.
— Не переживай, Харлампий, — поправился я — Сегодня же прямиком в штаб. Как документы получу, так сразу и заявлюсь. — И тут я не удержался и подмигнул ему. Заговорщицки шепча:
— Как кино называется?
— Кино? — удивленно переспросил бородач. — Какое такое кино? Вы про хронику, ваш бродь, что давеча показывали? Не пойму, что –то.
— Забудь, Харлампий, — махнул рукой я, откидываясь на мягкий тюфяк.
— Ну, тады с Богом вам, ваш благродь, — подскочил казак, и оправив фуражку вышел из палаты.
Но я расслышал громкий шепот:
— Ох, и знатно горемыку приложило.
Глава 7
Дождавшись, когда мой спаситель выйдет из палаты, я вскочил с кровати и подошел к окну. Катая в руках красное яблоко, осмотрелся. Внюхался в сладкий аромат, не решаясь попробовать. Окно выходило во двор госпиталя. Сразу подивился размаху и постановке сцены. Мне хорошо была видна небольшая открытая площадка, кстати снова без камер и без дополнительного освещения. На ней сидели, стояли и лежали люди в военной форме. Судя по всему, это была сортировочная. Меж раненых и больных солдат сновали одетые в, такие же как был на Зое, халаты сестры милосердия и прикрепляли к форме солдат красные, желтые и зеленые карточки. Чуть вдалеке виднелось одноэтажное кирпичное здание, под крышей которого было прикреплено трехцветное знамя. Его красно-бело-синие полосы трепыхались под дуновением ветра. Скорее всего это и был штаб. И туда мне следовало явиться незамедлительно.
— Что же вы нарушаете режим, господин прапорщик, — все тот же полный неподдельной тревоги голос, похожий на ручеек, вторгся в мои мысли. — Вам же прописан строгий постельный режим!
Я обернулся. В дверях стояла Зоя с градусником в руках. Она больше походила на подростка. Ее молодое, красивое лицо выражало неподдельное недоумение.
Господи. Товарищи! Кам –рады!!! Держите меня! Ну, какое же это кино?! Кого я обманываю?! Нельзя так сыграть. Нельзя такой масштаб сцен держать в постоянном накале. Я искоса посмотрел в окно, и вздохнул удрученно: ничего не поменялось, белогвардейцы не вышли из своих эпизодических ролей, продолжая заниматься своими делами. От бессилия, от того, что начинаю принимать ситуацию, застонал.
— Господин прапорщик, немедленно в постель! Вам становится хуже! — вскрикнула Зоя.
— Мне хорошо, сестричка, — простонал я. — Мне очень хорошо.
— Правда? — изумилась она.
Я улыбнулся сквозь слезы, настолько искренне, насколько мог, и выпалил скороговоркой: