Я вышел, прикрыв за собой дверь, оставив Зою совершенно одну. «Будем посмотреть», — произнес я одну из любимых фраз своего деда.
— Аккуратнее, — раздался громкий окрик. По коридору два дюжих санитара катили тележку на которой лежал раненый. Судя по залитой кровью одежде, ранение у солдата было тяжелым.
— Тащите прямиком в оперблок! — раздался знакомый, зычный голос начальника госпиталя, осматривавшего меня с четверть часа назад.
— А вы, голубчик, что прохлаждаетесь? — я даже сразу и не понял, что Петр Илларионович обращался ко мне.
— Что, простите, господин полковник?! — только и смог переспросить я не смело.
— Я вас выписал минут двадцать тому назад. Так по какой причине вы еще не получили свое обмундирование и документы? Видите, как у нас здесь — с этими словами доктор показал на удаляющихся с тележкой санитаров. — Сейчас же получайте все необходимое, и чтобы я вас боле не видел. По крайней мере в качестве пациента.
— Есть, — четко выкрикнул я, приставляя правую ногу к левой. Хотел было отдать честь, да вспомнил, что голова не покрыта.
Петр Илларионович махнул рукой, давая понять, что не до уставов сейчас:
— Идите с Богом, господин прапорщик.
Я быстрым шагом дошел до лестницы и спустился в полуподвальное помещение, где располагалась гардеробная. Получив свою форму, на удивление, чистую и отглаженную, я моментом влез в нее и поблагодарив седовласого дядьку с погонами без нашивок, который любезно выдал мне мою форму и необходимые документы, вышел из здания госпиталя. В сопроводительных документах значилось что я, прапорщик такой -то, находился на излечении в военном госпитале Н-ской части с такого- то по такое, дата, подпись.
«15 мая1918 года» — будто отпечаталось у меня в глазах.
«Значит, всё-таки не кино, наивный. Вот это меня занесло», — в голове пронеслось будто порыв ветра. Сомнения в нереальности исчезли окончательно. — «Это же разгар гражданской войны! Да уж, това…точнее господин прапорщик, не сладко вам придется, к тому же с таким комсомольским прошлым. Хотя в данной ситуации вполне логичнее было сказать, не прошлым, а будущим. Но для тех, на чьей стороне я оказался, временной промежуток вряд ли будет иметь значение, чего не скажешь о моей принадлежности к коммунистическому союзу молодежи, а кратко к комсомолу. Одна только мысль о том, что будет со мной, если вся правда раскроется. Не дай Бог!» — Пальцы неуверенно сложились вместе, и рука сама потянулась ко лбу. Даже креститься толком не могу. Я еще раз внимательно просмотрел документ о выписке и остановил взгляд на дате, как будто от того, что, если я дольше буду смотреть на эти цифры, они поменяются на другие. Не поменяются, господин прапорщик. Влип ты по полной.
«Человек всегда оказывается на том месте и в нужный час, где ему суждено появиться» — вспомнились мне слова деда моего. Да! Знать бы еще почему не оказался красным, а стал белым. За, что мне такое? Еще маленьким помню его наставления. А ведь прав дед то. Видимо не зря меня забросило сюда. Значит так нужно. И даже на душе как-то легко и свежо от того, что я не комсорг Мишка, которого, не смотря на должность комсорга, шпыняли по чем зря на право и налево от председателя профсоюза до того же товарища Мая, а полноценный офицер Русской Императорской Армии. Вон, как солдаты и санитары тянутся. Хочешь, не хочешь, а начнешь уважать погоны. Эх, жаль нет рядом этого гэбэшного майора. Потолковали бы мы с тобой, товарищ Май, по -другому.
— Судьба. Значит, судьба, — подбодрил я себя и, зашагал в сторону здания штаба, свыкаясь с новой мыслью.
Глава 8
Бодрой походкой я вышел из здания госпиталя. Не без удовольствия вдохнул напоенный теплым солнечным светом, воздух. Летний день перевалил на свою вторую половину. Не задерживая внимания на суетящиеся вокруг человеческие фигуры, одетые в униформу различного образца, соответствующую каждому роду войск, я прямиком направился в сторону штаба. Надо перестать удивляться. И замирать, рассматривая пуговицы и непонятные кресты. Больше естественности, чтобы не вызывать подозрений. И так, чувствую, будет не легко.
До штаба было примерно метров пятьсот. Домик укрыт среди толстых берез. И скорее напоминает усадьбу мелкого помещика.
То и дело попадающиеся навстречу солдаты, отдавали мне честь. Тянулись в струнку. На что я также отвечал, ловким движением прикладывая руку к козырьку своей фуражки. Мне даже начинало это нравиться. Чувство значимости, ощущение того, что ты хоть и прапорщик, но и не последний человек в этой многоцветной толпе военных, добавляло мне уверенности. И чувство радости, что ли. В детстве всегда мечтал быть военным. Офицером. И сейчас я себя чувствовал офицером как-никогда. И признаться, новая роль меня радовала. Форма сидела, как литая. Второй кожей. И я не чувствовал никакого дискомфорта. Да! Мне определенно нравилось быть прапорщиком Григорьевым. Конечно, на убийства членов по партии я не способен. И вряд ли смогу, когда-нибудь. Но кто меня заставляет? Может, я здесь для того, чтобы наоборот кровопролитие закончилось? Может, я должен спасать и не давать проливаться красной и белой крови. И в этом мое предназначение.