– И как, тебе плохо? – спрашивает Дэнни.
– Как ни странно, нет.
Он, как загипнотизированный, смотрит ей в глаза и задает новые и новые вопросы:
– И ты нашла то, что искала?
Секунду Джулия молча смотрит на него, потом разводит руками:
– Я даже не знаю, чего ищу, хотя надеюсь, что узнаю, если вдруг по пути найду это. Иногда мне хочется упростить свою жизнь до чего-то простого и ясного. А иногда – так усложнить ее, чтобы все, к чему я прикасаюсь, становилось так или иначе связанным со мной. Я понимаю, что это очень противоречиво, но тут уж ничего нельзя поделать.
Возвращается официант, ставя в разговоре точку с запятой. Кофе и десерт отвергнуты. Дэнни пытается снова заглянуть Джулии в глаза, но она изучает скатерть, обводя пальцами лежащие на столе приборы. Элайджа прикасается пальцами к ее руке. Он чувствует волнение и смелость. Она поднимает взгляд и не отдергивает руки. Дэнни берет на себя чек.
Снаружи только вступает в свои права ночь. Солнце давно уже село, но итальянцы определяют ночь иначе. Выходя из ресторана, Элайджа и Дэнни по очереди придерживают дверь Джулии. Она бормочет себе под нос благодарности обоим и привстает на цыпочки, когда ночной воздух овевает ее лицо.
– Теперь куда? – спрашивает Дэнни.
Элайджа поражен: он-то думал, что это очевидно.
– Мы пойдем пить кофе, – расплывчато отвечает он.
Дэнни тут же сдувается перед лицом слова «мы», которое его не касается.
– А, – произносит он. – Ну конечно. – Потом: – Дать тебе денег?
– Нет. Спасибо.
Дэнни еще секунду медлит, ожидая, что Джулия тоже что-нибудь скажет. Если она захочет, чтобы он пошел с ними, он пойдет. Но Джулия молчит, переваливаясь с ноги на ногу.
Элайджа хочет спросить брата, чем он займется, но боится, что это прозвучит слишком жестоко.
– Разбудишь меня, когда вернешься, – вместо этого заключает Дэнни. Потом говорит Джулии, что был очень рад знакомству.
– Взаимно, – отвечает она. – Спасибо за ужин. Я уверена, мы скоро встретимся еще раз.
– Конечно.
Дэнни слегка помахивает рукой и спешит удалиться. Пройдя квартал, он оборачивается и видит, что Элайджа и Джулия стоят под тем же фонарем и решают, куда пойдут. Их тела не соприкасаются, чего не скажешь по их лицам. Дэнни разворачивается и идет к отелю.
========== 5. ==========
– По-моему, он приятный, – через несколько минут произносит Джулия.
– Ну, противным я бы его не назвал, – соглашается Элайджа.
Они шагают вдоль Арно: набережная тоже похожа на реку – реку мужчин в пиджаках и женщин в бриллиантах, текущих наслаждаться вечером. Дэнни – последнее, о чем хочет говорить Элайджа.
– Так вы двое не ладите?
– Да не то чтобы.
Сколько раз его уже об этом спрашивали? Да, это звучит как вопрос, но на самом деле это просто личное наблюдение говорящего: мол, я посмотрел на вас двоих и понял, что вы не ладите; я же прав?
Элайджа мог бы сказать гораздо больше, чем «да не то чтобы». Он мог бы составить длинный список случаев и поводов для ссоры. Но, если он озвучит их, его голос будет пропитан недовольством и занудством – короче, он превратится в Дэнни. А один из худших недостатков Дэнни – то, что, говоря с ним или о нем, Элайджа невольно перевоплощается в него. Это невыносимо. Так что лучше всего отмахнуться от вопроса – и от брата тоже.
Однако Джулия не спешит перевести тему:
– И все же он, кажется, за тебя волнуется.
Элайджа не понимает, на чем может быть основано это заявление.
– Да не то чтобы, – бурчит он снова.
– Мне кажется, ты неправ.
Элайджа начинает раздражаться: Дэнни умудряется даже заочно испортить разговор.
– Слушай, – начинает он и тут же меняет тон, – мне кажется, дело в том, что ты просто нас мало знаешь. Он никогда за меня не волновался. По крайней мере, тогда, когда стоило бы.
– Что ты такое говоришь?
– Вот, например… – Элайджа останавливается на перекрестке и показывает на свои ботинки. – Мои шнурки постоянно развязываются. Я прекрасно об этом знаю. Но Дэнни при каждом удобном случае говорит, чтобы я их завязал. Не реже раза в час, иногда чаще. И я был бы не против – клянусь, я был бы вовсе не против, – если бы только он при этом действительно заботился обо мне. Если бы он боялся, что я споткнусь и попаду под машину. Тогда я бы каждый раз их завязывал. Но нет. Ему плевать, упаду ли я и расшибу ли голову. Он настаивает, чтобы я завязывал шнурки, потому что его бесит, когда они развязаны. Ему стыдно за меня. Я действую ему на нервы.
– С чего ты взял?
– Можешь мне поверить, я точно это знаю. Когда ты растешь с кем-то вместе, ты точно знаешь, когда ты его раздражаешь. У него становится каменное лицо. Его голос звучит как у робота, потому что он лишается всех остальных эмоций. Думаю, я бы еще научился понимать, когда я радую Дэнни, но я никогда его не радовал. Ни разу в жизни.
Элайджа никогда не говорил этого вслух, и теперь его слова как будто становятся более правдивыми. Эта правда пугает его. Потому что Элайджа всегда хочет, чтобы все были счастливы. И пытается сделать всех остальных счастливыми. Но в случае Дэнни он давно уже опустил руки – по миллиону мелких причин, которые не складываются ни во что осмысленное.
Джулия берет его за руку. Он думает, что тема закрыта, но она спрашивает:
– Когда это началось?
Кажется, она так искренне хочет узнать ответ, что он невольно отвечает:
– Думаю, в старшей школе, – произносит он.
– То есть ему было столько же, сколько тебе сейчас?
Элайджа никогда об этом не задумывался, но похоже на правду. Он кивает:
– Да, пожалуй. А мне было одиннадцать или двенадцать. Тогда это все началось. И Дэнни превратился для меня в закрытую дверь. Буквально. Он всегда захлопывал за собой дверь, и больше ничего. Как будто я в чем-то провинился. Когда он открывал дверь обратно и мы его видели, он всегда говорил, что я заодно с родителями, что я принимаю их сторону и подлизываюсь, чтобы втереться к ним в доверие. Что я весь из себя примерный сын. Вот только он сам был хорошим сыном. А потом началось хлопанье дверьми. И дело ведь не в том, что он делал что-нибудь совсем уж дикое. Нет, он же не курил там, не смотрел порнуху и не втаскивал через окно девчонок. Он не прятал ничего, кроме самого себя. И я просто не мог этого понять.
– А теперь понимаешь? – спрашивает Джулия.
– Не знаю. Думаю, дело в том, что у меня нет младшего брата. В моей школе все иначе. Мне нравится, что моя дверь всегда открыта.
Они прошли самую оживленную часть города и встают под фонарем, еле мерцающим над темной рекой.
– Знаешь, а он милый, – замечает Джулия.
– Правда?
– Ну, на нем просто написано, что он никогда не делает того, что хочет. Так и хочется ему помочь.
– Как помочь?
– Не знаю, – признается Джулия. – Просто хочется сказать ему, что быть собой нормально.
– А я? – спрашивает Элайджа.
Джулия поднимает бровь:
– А ты? С тобой гораздо проще. Ты милый просто потому, что ты милый.
– Правда?
– Правда, – улыбается Джулия, и Элайджа постепенно снова чувствует себя счастливым.
========== 6. ==========
Дэнни позволяет себе заблудиться в городе. Ему кажется, что так рано возвращаться в отель было бы слишком позорно. Его вдруг начинает заботить, что подумает консьерж. Так что он отправляется бродить по Флоренции, которая совсем не похожа на Венецию. Он спускается к Арно, чтобы быть поближе к воде, опирается на перила и смотрит на другой берег, думая о доме.
Через несколько минут его отвлекает от размышлений увлеченный разговор на незнакомом языке. Меньше чем в трех метрах от него шагает в обнимку юная парочка («юная» – это лет семнадцати-восемнадцати; Дэнни неприятно поражен тем, что уже считает их юными). Парень не красавчик, но довольно симпатичный и (серьезно?) в берете. У девушки длинные волосы, которые ложатся по-новому каждый раз, когда она смеется. Для них Дэнни сливается с рекой или городом – как красивая фоновая музыка, не заглушающая разговора. Дэнни отворачивается, чувствуя себя лишним и бесцеремонным. Парочка забирает себе все волшебство момента. А Дэнни остается только красивый пейзаж и воздух. Кстати, потихоньку холодает. Дэнни уходит с реки и снова бродит по улицам.