«Каждый раз, когда меня спрашивают, чем я живу, я непременно отвечаю что-нибудь про работу».
«На работе я чувствую себя нужным, как никогда раньше».
«Родители обманом заставили меня поехать в Италию».
«Похоже, они за меня переживают».
«Не знаю».
«Элайджа пропадает где-то в городе. Может, оно и к лучшему. Может, достаточно, чтобы хоть один из нас был счастлив. Я могу дать ему право быть счастливым – и больше не могу ничего».
Так странно, когда слова значат только то, что должны значить. Никаких манипуляций, никакого подтекста, не надо никого заставлять что-то купить. Дэнни кладет письмо в конверт, конверт – в книгу, книгу – в сумку. Потом оглядывает комнату и натыкается взглядом на все еще безупречно заправленную вторую кровать. Интересно, где сейчас Элайджа? И Джулия. Но в первую очередь Элайджа.
Он представляет себе, как Элайджа живет в своем интернате, в центре орбит всех его друзей. Как он всегда берет трубку в полночь. Всегда готов выслушать. Как в голосовании класса выходит, что ему пророчат больше всего успеха – не потому что у него действительно больше всех шансов добиться успеха, а потому что его просто больше всех любят.
Если у тебя есть брат, можно увлечься опасной вещью: представлять, что мог бы быть таким же сильным, как он, или таким же мудрым, или таким же добрым. Представлять, что мог бы стать тем же человеком, если бы не свернул в другую сторону. Думать, что вас одинаково воспитывали, что у вас одинаковое сочетание генов, а все остальное – только ваша личная победа… или поражение. Поэтому многие дети убеждают себя, что их братья или сестры приемные. Чтобы не думать, что у них были точно те же возможности. Чтобы не смотреть на брата и не думать: «Я мог бы быть таким же, если бы только потрудился».
Дэнни не хочет быть ни таким же сильным, как брат (Элайджа та еще размазня), ни таким же мудрым (он не собирается читать Керуака). Но вот доброта Элайджи не дает ему покоя. Даже если брат добр из корысти (Дэнни хотел бы в это верить, но не получается), у него талант разговаривать с людьми, нравиться людям, и Дэнни невольно гадает, почему сам он не такой.
Он не может усидеть на месте и выходит на улицу. Закрытые магазинчики манят сильнее открытых. Дэнни смотрит на окна виа Боргоньона и виа Кондотти. Потом не спеша ужинает; он потихоньку привыкает есть в одиночку в общественных местах. Он наблюдает за жизнью соседних столиков и пьет бокал за бокалом.
После ужина он бредет дальше. Ему все время кажется, что он вот-вот столкнется с Элайджей и Джулией. Вместо этого он выходит к Треви – фонтану молодежи. На его бортиках сидят тинейджеры со всего мира, хихикают, флиртуют и распускают перышки. Сюда стекаются все, кто не устал к полуночи и не занят ничем другим. Дэнни стоит в сторонке и смотрит, как они расслабляются, шутят и грустят. Компании девчонок и парней сталкиваются и разбегаются обратно. Дэнни кажется, как будто он пришел проведать место, где раньше жил. Оно такое знакомое и такое далекое одновременно. Он уже не молодой и еще долго не состарится. Вокруг фонтана звенит громкий хохот. Он остро скучает по всему этому. Не по беспорядочным связям и неспособности принимать решения, а по смеху, по безбашенной смелости, которой можно отдаваться всю ночь напролет. Дэнни не хочет становиться одним из этих подростков, и ему даже быстро надоедает за ними наблюдать. Он просто хочет найти силы жить так же ярко.
***
Элайджа с Джулией смотрят в кино французский фильм с итальянскими субтитрами. Потом, когда языки окончательно перемешиваются у них в головах, они возвращается в отель.
Той ночью рапсодия «нас» возвращается – в физическом проявлении. Они разговаривают телами, хотя не произносят ни слова с тех пор, как вошли в номер. Они полностью раздевают друг друга – трогают, скользят пальцами, сжимают крепче. Тела шепчутся на своем языке. Они передают послания вздохами, сплетением пальцев. Они как будто парят в невесомости, так просто и полно понимают друг друга.
Элайджа закрывает глаза, и Джулия целует его веки. Он распахивает их, но Джулия шепчет: «Не надо». Он снова зажмуривается, и мгновение длится. Элайджа чувствует краски и гадает, не влюблен ли он.
========== 7. ==========
Назавтра наступает четвертое июля. Дэнни надевает красно-белую рубашку поло и синие шорты. Ничего не может с собой поделать.
С утра он направляется к руинам. Он думает, что сможет обмануть полуденную жару, но ошибается. Солнце жарит беспощадно, и тени нигде нет.
Дэнни быстро теряет энтузиазм. То, что открывается его взору: бесконечные ряды разбитых колонн – когда-то, должно быть, было величественным. А теперь от него остались только бесконечные ряды разбитых колонн. Их даже нельзя назвать красивыми. Они просто достигли почтенной старости. Дэнни делает несколько снимков, но скорее для истории, чем из эстетических соображений.
Скоро жара становится невыносимой. Дэнни плетется к уличному торговцу за водой «Evian». Туда стоит длинная очередь, но другого выбора не предвидится. В очереди кто-то вдруг хлопает его по плечу:
– Дэнни Сильвер?
Дэнни удивленно оборачивается и с еще большим удивлением узнает Ари Рубина из лагеря Ванкимака:
– Ари?
Сколько лет прошло, семь? Больше?
– Так это правда ты. Невероятно!
Ари потрясающе выглядит. Высокий, загорелый, уже не стриженый под горшок. Они познакомились в лагере Ванкимака. Целую жизнь назад. Он очень изменился. И все же это точно он.
– Как ты здесь оказался? – спрашивает Ари.
– Отдыхаю, – отвечает Дэнни, еще не оправившись от потрясения.
Ари был его лучшим другом три лета подряд. Еще два года они переписывались, а потом их пути разошлись. Семь лет прошло? Скорее даже десять.
Дэнни должен отвернуться, чтобы купить воды, но, когда он поворачивается обратно, Ари по-прежнему стоит перед ним и улыбается.
– А ты тут что делаешь? – спрашивает Дэнни.
– Работаю.
– Бизнес?
– Я пилот.
Дэнни смеется. Ну конечно, Ари стал пилотом. Недаром его мать каждую неделю посылала ему новую модель аэроплана для сборки. Недаром его кровать в любом лагере пахла клеем и пробкой. А теперь он стал пилотом.
– Невероятно, как я тебя только узнал.
– Сам в шоке.
Они перестали общаться, потому что Дэнни жил в Нью-Джерси, а Ари в Огайо и оба не любили телефонные разговоры. Зато во время смен в лагере они были почти неразлучны. Они занимались одним и тем же спортом, спали на одной двухъярусной кровати и даже старались попасть в одну пейнтбольную команду. Однажды, на второе лето, Дэнни подхватил инфекцию и застрял в изоляторе. Единственным занятием там было смотреть телевизор. Это было бы просто чудесно, вот только там было всего две кассеты: «Энни» и «Хищник». Дэнни просто с ума сошел бы, если бы Ари не подходил к его окну каждую свободную минутку, не рассказывал ему, что происходит в лагере, и не шутил часами напролет.
Дэнни видит, что Ари изумлен их невероятным воссоединением не меньше него самого. Они потеряли связь, потому что Нью-Джерси далеко от Огайо, а теперь встретились в Риме. Кто бы мог подумать. Ари, кажется, искренне рад, но в его глазах мелькает тень волнения, намек на какую-то смешку.
– Тебе куда-то надо? – пробует угадать Дэнни. Ари кивает. – Срочно?
– Да, но… ты вечером свободен?
– Совершенно.
Они договариваются вместе поужинать. Дэни не может перестать трясти головой и удивляться такому странному совпадению. Ари прощается, и Дэнни, глядя ему вслед, замечает, что тот тоже трясет головой.
Не прекращая улыбаться, Дэнни идет к старому еврейскому гетто. Ближайшие минут пятнадцать он даже не вспоминает о жаре.
========== 8. ==========
Элайджа просыпается под шум дождя. По крайней мере, он думает, что это дождь. На самом деле в номере шумит древний кондиционер, безуспешно пытаясь справиться с дневным жаром.