На кухню заходить она не решилась. На кухне, как известно, слишком много воды. И никакие повеления и приказы даже самой могучей волшебницы не сумеют заставить поваров готовить вкусные кушанья всухую. Жарить можно на масле, но мыть, тушить и кипятить без воды, к огромному сожалению, невозможно! Поэтому Бастинда подкралась со стороны чёрного хода и приникла к маленькой отдушине.
— Сварите мне суп без бульона и компот из сухофруктов без компота! — рассерженно бурчал главный повар, энергично помешивая на сковороде жарящийся лук. — Вон чего захотела! Сухая, обезвоженная старуха! Сидит как сыч за шторами, одним глазом сверкает, кто, интересно ей второй выбил, узнать бы, приготовил бы тому человеку самый лучший пирог! Честное слово, приготовил бы! А потом как треснул бы вот этим самым черпаком, да и выбил бы ведьме второй глаз. Пусть бы тогда попробовала покомандовать!
Бастинда зашипела от злости и скрючила иссохшие руки. Глаз она потеряла довольно давно, но память о той неприятной истории всё ещё жгла её чёрную душу раскалёнными углями. Напрасно, ой, напрасно повар затронул в своём ворчании эту тему. И его тоже придётся наказать, а то как бы и в самом деле не треснул однажды своим черпаком. Ведь не зря говорится: «Что у Ворчуна на языке, то и на уме».
Колдунья так разозлилась, что не могла успокоиться целых два дня. Но потом не утерпела и вновь отправилась шпионить.
Два садовника возились в дворцовой оранжерее. Бастинда встала за стволом большого дерева и вся обратилась в слух.
— И не говори! Неправильная со всех сторон досталась нам повелительница. Ну что за дело! Понаставила свечей и шлындает под ними туда-сюда, людей пугает. Злые колдуньи, они ведь — ого-го! Они же в темноте должны жить, ночь для них лучшее время. А наша? Взять бы однажды, да и задуть все свечи в её комнате.
Нет, ну что за наказание! Бастинда не выдержала и выскочила из-за дерева. Опешившие садовники выронили инструменты, с испугом глядя на рассвирепевшую волшебницу.
— Хватит болтать! — завопила Бастинда. — Почему не работаете? Почему везде трава? Почему здесь столько воды? Убрать! Осушить и высушить! Я вам всем ещё покажу!
Садовники послушно кивали, не забывая при этом — опять во весь голос! — ворчать:
— Всё сделаем, Ваше волшебное величество! Ишь, как разоралась, того гляди лопнет! Осушить, говорит, воду убрать… Вон как её раззадорило, аж посинела вся от злости. Не любит она у нас воду-то, ох не любит! Неспроста это, я вам говорю… Наше дело маленькое. Сказали убрать, значит, уберём…
— Хоть бы ругалась по-человечески, а то орёт не пойми что. Не работаем мы, видите ли. А сама много ли наработала. Две недели уже нами правит, а палец о палец не ударила. Нужна нам разве такая повелительница? Да на кой она нам сдалась!
Проглотив рвущуюся из глубины души злобу, волшебница удалилась. Орать на Ворчунов было совершенно бесполезно и неинтересно. Потому что ты ругаешь его, костеришь, а он в ответ согласно кивает и тут же прямо тебе в глаза с невинным видом выдаёт всё, что думает о тебе и о твоих приказах. И ничего с ним поделать нельзя. Бастинда даже заподозрила, что прикажи она отрубить какому-нибудь Ворчуну голову, тот и перед смертью будет ворчать, что плаха ему досталась неудобная, что топор у палача не наточен, что время для казни выбрано крайне неудачно… А палач, конечно, тоже ворчал бы, что его оторвали от более приятного времяпровождения, что лучше бы колдунья сама попробовала рубить провинившиеся головы, что платят за такую работу слишком мало… А собравшиеся на казнь зрители все как один ворчали бы, что палач какой-то невидный, что погода сегодня для казни неважная, что отрубленную голову плохо видно из задних рядов… А отрубленная голова ворчала бы, что…
Бастинда открыла глаз и села на постели. Приснившийся кошмар был настолько реален, что она даже потрогала свою шею, словно это ей во сне отрубали голову. Она прислушалась. В ночной тишине потрескивали догорающие свечи. Волшебница боялась темноты и всегда спала при свечах.
Наступающий день не сулил ничего хорошего. Невыспавшаяся повелительница бесцельно бродила по дворцу, цепляясь к каждой мелочи и шпыняя недовольных слуг. Слуги в ответ ворчали с удвоенной силой. Страсти накалялись. Чем громче орала Бастинда, тем ворчливее становились слуги. Дворец гудел, как растревоженный улей. Все были недовольны, всем было плохо, хуже всех было Бастинде.