Алиса поехала на три дня на север, хотела ночевать одна под открытым небом в туристической палатке, но все же побоялась и отказалась от этой идеи. Осталась на ночь у подруги по женской семинарии в поселении Зорим над озером Кинерет. Приехав туда, она больше часа прождала в надежде, что кто-то подберет ее с маленькой стоянки для автостопа у въезда в поселение, намеренно отринув весь консерватизм Бардахов — в их глазах автостоп был «варварством», но в конце концов сдалась и поехала на подошедшем автобусе до остановки у въезда в поселение Мигдаль. Там пешком отправилась к пруду Эйн-Нун, который запомнила по ежегодным экскурсиям, и на его берегу уселась записывать свои мысли: на верху листа написала «Йонатан», а дальше — две вертикальные колонки «за» и «против». Алиса увидела, как колонка «за» неумолимо растет и становится гораздо длиннее колонки «против», и это ее напугало. Что-то в сухих данных на листе перед ней тревожило ее до удушья, и Алиса почувствовала: чтобы дышать свободно, в самой себе ей надо отыскать скрытый запас сил, иначе она не выдержит.
До Цфата доехала автостопом на машине, престарелый водитель которой возмутительно медленно подвозил своего приятеля. Побродила по переулкам города каббалистов с сильным ощущением, что ведома провидением, в одной из галерей приобрела картину, написанную нежной акварелью, с десятью сфирот[72] кисти американского художника по имени Элиэзер, который, нахлобучив синий берет, писал каббалистические работы. Он спросил ее, по какому поводу покупка, и Алиса, задумавшись на секунду, с улыбкой ответила:
— Для моего нового жилища. — И, посомневавшись еще мгновение, уточнила: — Нашего.
Он улыбнулся в ответ и спросил, завернуть ли, она ответила «да» и вышла на улицу с синим пакетиком, в три приема автостопом доехала до края поселения и спросила себя: «Если я гвура, то Йонатан что? Хесед? Может, тиферет? Или ѓод?[73] А может быть, лучше просто спросить его?» И, не задумываясь более, поспешила набрать его номер.
Когда она позвонила, день клонился к вечеру. Йонатан закончил подготовку к завтрашнему уроку по теме судов и был занят проработкой скучнейшей пьесы «Дети тени», входившей в выпускную школьную программу. Он был утомлен и знал, что даже еще один стакан черного кофе не поможет ему сбросить усталое оцепенение. Герои пьесы Йорам и Нурит резвились в его голове, Йонатан перестал их различать и вспомнил, что сам на выпускных экзаменах предпочел этой странной пьесе «Простую историю» Агнона. Кто, черт побери, решил ее включить в программу? Тут дело в коллективном чувстве израильтян: если литературное произведение посвящено памяти о Холокосте, его надо обязательно изучать, даже несмотря на слабую художественную составляющую, — так витиевато объяснил он себе необходимость завтрашнего урока по этой пьесе.
Йонатан вышел из дома и отправился на вечернюю прогулку по улице Шабази и уже поднимался по узкому переулку Маалот-ѓа-Рав Хаим Ираки, как вдруг зазвонил его телефон, и на экране высветилось имя «Алисуш». Он попытался успокоить дыхание, подождать секунду, просчитать, что она ему скажет, как он начнет отступать и куда убежит, но палец нажал на кнопку, и он быстро, как бы между прочим, произнес: «Здравствуй», моля, чтобы она не услышала, как он взволнованно дышит.
Он пересек улицу Усышкин, миновал дом, в котором когда-то жил знаменитый профессор Йешаяѓу Лейбович, услышал ее слова «да, Йонатан, мы вместе», у него вырвалось ликующее: «Алиса, как здорово!» — и он поймал себя на мысли, что «здорово» совсем неподходящее слово, просто первым пришло на ум. Пожилая женщина, шедшая впереди, испуганно обернулась — в ее глазах застыло удивление. Спустя мгновение он уже спокойным тоном спрашивал Алису, откуда она звонит, а та отвечала, что гуляет по обочине дороги, окружающей северную часть поселения, на что Йонатан сказал:
— Алисуш, это не опасно? Ты там ходишь одна, в темноте, я волнуюсь за тебя и, кроме того, наконец позволяю своей скрученной в пружину тоске по тебе высвободиться. Ты чувствуешь, как она, преодолевая расстояние, мчится к тебе?
Она ответила с громким, смущенным смехом:
— Конечно, мой милый, я тоже очень-очень хочу тебя увидеть.
Йонатан дошел до маленького заброшенного садика на углу улицы Наркис и ощутил прилив грусти. Затем ноги отвели его на улицу Шило, где на стене рядом с каббалистской ешивой он увидел граффити: «Любовь больше того, кто любит», и подпись помельче: «Иосиф Бродский». Придя домой, поискал в Гугле «Бродский» и узнал, что в Советском Союзе поэт на пять лет был осужден за тунеядство…