Потом все произошло быстро: кровь, плач, и наконец сестра произнесла «поздравляю» и положила светленького младенца на Алису со словами: «Почувствуйте его на себе, не бойтесь».
Йонатан увидел, что у верещащего малыша немного сморщенные ступни и что пуповина все еще присоединена, и повсюду кровь, и ощутил легкое отвращение. Глаза у мальчика были голубые — откуда у него эта голубизна, ведь только у Идо были такие глаза.
Через два часа после родов они поднялись на лифте в послеродовую палату. Подхватив две сумки, привезенные ими из дому, Йонатан покатил небольшую коляску, в которой спал его крошечный сын.
— Когда приедут твои родители? — спросила Алиса, когда они оказались в палате.
— Ты соскучилась? — засмеялся он.
— Конечно, — подмигнула она.
— Наверняка вскоре, их голоса по телефону звучали очень взволнованно, — добавил Йонатан.
Он вышел в коридор встретить родителей. Подойдя к нему, Эммануэль поцеловал его в голову. Йонатан вспомнил, что отец не целовал его со дня свадьбы, да и тогда поцелуй был поспешный и стеснительный. Он пристально вгляделся в отца и впервые увидел, что у того высокие и широкие скулы. Можно очень долго знать человека, не обращая внимания на самые заметные его черты, подумал Йонатан. Тем временем в его подрагивающих от волнения руках уже оказалось маленькое существо, которого довольно быстро успокоили объятия Йонатана. Он пытался мысленно внушить малышу, что станет для него надежной защитой от всех и даже, если потребуется, от деда.
Изнеможенная Алиса лежала в кровати у окна, одна ее соседка по палате властно говорила по телефону на идише — судя по всему, раздавала указания десятку оставшихся дома детей. Другая, лежавшая на кровати ближе к двери женщина тихим голосом с извиняющимися интонациями говорила по-арабски. Мать Алисы, прямая как столб, затянутая в серый костюм, стояла рядом с дочерью, будто желая оградить ее от посторонних и показать, кто тут хозяйка, а кто — временные гости.
— Хорошо, что вы пришли, — Алиса поприветствовала родителей Йонатана. В ее усталом голосе слышалась радость, и она предложила им подержать малыша. Анат ловким движением взяла его из рук Йонатана, обвила руками и ласково погладила, говоря Эммануэлю:
— Посмотри-ка, посмотри, что за чудо.
Эммануэль растерянно отшатнулся, как всегда, смущенно ссутулился и вымученно проговорил:
— Какой маленький носик, какой маленький носик, — потирая ладонью собственный нос.
Вечером, когда мать Алисы наконец уехала к себе в Шаарей-Ора, Йонатан сказал Алисе:
— Какая радость, слава Богу, у нас есть сын! Мы семья.
Алиса ответила:
— Пока я не взяла его на руки, не верила, что у нас и вправду родился ребенок. Я думала, что вселившееся в нас проклятие бесконечно, что всю жизнь у меня будет выкидыш за выкидышем.
Ему хотелось спросить ее, простила ли она его за опоздание на роды, и спрашивать до тех пор, пока у нее не останется выбора и ей придется сказать — да, конечно, простила. Но в последний момент он пресек этот порыв и только неловко произнес: «чудо» и еще раз — «чудо».
Родильное отделение стало им домом на три дня, к которым перед выпиской добавилась еще одна ночь из-за какого-то вируса, решившего немного похулиганить с животиком малыша. Все эти дни Йонатан находился рядом с Алисой, бегал за подарками ей в торговый центр под больницей, держал ребенка, при каждом его плаче стремглав бросался за медсестрами и только по ночам последним автобусом уезжал домой, в их притихшую квартиру, поддавался навалившейся усталости и, не раздеваясь, засыпал на диване. Утром принимал душ, накладывал тфилин[173], читал в гостиной шахарит и «воспойте Ему и пойте Ему; поведайте о всех чудесах Его»[174], обращаясь к залитым светом зеленым холмам за окном и к Алисе с младенцем там, внизу, в больнице «Хадасса Эйн-Карем». Затем выезжал к ним, по дороге звонил спросить, не побаловать ли ее овощным салатом из «Аромы», входил к ней с загадочным выражением лица, просил передать ему ребенка, чтобы она могла отдохнуть, или просто пытался дотронуться до Алисы, погладить ее. Ей всякий раз приходилось отказывать ему, нежно и застенчиво напоминая, что им запрещено касаться друг друга.
— Йон, ты самый лучший, — опускала она глаза. — Но нам нельзя.
Ее мама приехала забрать их в Шаарей-Ора, и у Йонатана эта поездка вызывала немало опасений — он боялся, что шаткое «вместе» его и Алисы откроется пытливому взгляду ее матери. Но родители Алисы из кожи вон лезли, чтобы помочь своей младшей дочери, ставшей мамой на старости их лет, и вместо обычного прежде безразличия относились к нему с сердечным теплом. Ее отец каждый день покупал для них свежие цельнозерновые булки в новой пекарне, открывшейся у въезда в поселок, а мать ежедневно готовила мясную трапезу («Ты должна есть мясо, чтобы у тебя было молоко», — поучала она, явно довольная собственным остроумием). Она показывала Алисе, как кормить («Не переживай, он с такой легкостью не подавится»), семидесятипроцентным спиртовым раствором дезинфицировала черный пупок, отвечая на обеспокоенные взгляды Алисы: «Не волнуйся, ему не больно» и «Нечего бояться, он не упадет, это не первый малыш в мире, которого купают, и не первый, которого купаю я». Йонатан же в глубине души надеялся, что среди такой бурной деятельности забудется его недопустимое опоздание на роды.
173
Синтетическая форма гормона окситоцина; применяется для стимуляции родовой деятельности. —
174
Две кожаные коробочки, в которых находятся отрывки из Торы. Религиозные мужчины во время утренней молитвы определенным образом прикрепляют их к руке и лбу и произносят благословения.