— Слава богу, ты очнулся, — сказал Сара и дал ему напиться.
Каллио снова забылся тяжелым сном, и, когда опять сознание пришло к нему, Сара также сидел рядом с ним в этой собачьей затхлой конуре. Сара сказал:
— Еще один день прошел.
Инари не было. Каллио повернулся на другой бок. Голова, казалось ему, отваливается от тела. Он спросил:
— Кто меня вытащил?
— Я, — сказал Сара и продолжал, слегка шепелявя: — Вот ты теперь не получаешь два дня платы, а зато, когда встанешь, сразу все отработаешь с лихвой. Мы требуем восемь марок в час.
Каллио снова впал в беспамятство. Когда он очнулся, наверное, был день. Сара громко разговаривал у входа в конуру с десятником. Он говорил:
— Мои родители, когда поженились, жили на чердаке, потому что они были батраками. Они выпросили у хозяина торп, за который отец должен был работать, как лошадь. Они стали торпарями и начали строить дом, когда мне минуло четыре года, — понимаешь, четыре года. А когда изба была построена, мне было уже десять лет. У нас не было лошади, и отец с матерью таскали бревна на себе, а я, мальчишка, таскал топор и пилу. И за эту избу отец восемь недель ежегодно в течение десяти лет отрабатывал хозяину, а в 1901 году, когда мне исполнилось девятнадцать лет, — а я был самый старший, и нас было шесть детей, — хозяин сказал: «Убирайтесь куда хотите и отдавайте избу». И надо было убираться. И я убрался, и вместе с отцом пошли мы сюда в лес, и все дети разбрелись по свету. Отец с матерью больше работать не могут, понимаешь ли ты, а мне хватает только-только на себя.
— А другие братья? — спросил десятник.
— Один расстрелян в Хельсинки, а другой живет в России, — ответил Сара, и разговор прекратился.
Сара вполз в конуру. Плечи его дрожали. Он думал, что Каллио спит и не слышит ничего. Каллио протянул руку и дотронулся до его спины.
— О чем, Сара?
Сара не сразу ответил.
— О нашей жизни, Каллио, о наших стариках.
И они замолчали.
У Каллио страшно болела голова. Он попросил пить и, глотнув холодной воды, сказал:
— У меня родных нет — одна тетка, да и та в Америке, в Канаде.
Через два дня он выполз из конуры в лес. И лес стоял перед ним живой, река, как всегда, бежала по руслу, солнце в брызгах над рекою искрилось всеми цветами радуги. Шел молевой сплав. У Каллио кружилась голова, и было легко в груди и желудке, — казалось, он сейчас улетит.
На другой день началась забастовка. И все рабочие с запани — Инари, Каллио, Сара и Сунила, Альстрем, Сипиляйнен и еще много других — пошли в деревню, на месте остался один только десятник.
По дороге к ним присоединились другие ребята. От одного из них несло самогоном, и Инари выбранил его скотиной, и другие согласились с этим.
Сара сказал, что за таким человеком, как Инари, можно идти и что, когда забастовка, нельзя пить.
До деревни вниз по течению — двадцать километров. Каллио шел и спотыкался. Сунила и Сара взялись нести его инструменты, и к вечеру они добрались до деревни. Там было уже много сплавщиков, они сговаривались, если общество не согласится дать прибавку, разойтись. Каллио стал устраиваться на ночлег в одной баньке вместе с Сара, Инари и Сипиляйненом. Когда они уже легли, пришел Сунила и сказал:
— Инари, тебе надо уйти, тебя ищут.
Альстрем засмеялся: мы, мол, не таковские, чтобы своих в обиду дать.
А Сунила сказал:
— Здешние шюцкоровцы все вооружены.
Инари вышел из бани с Сунила и сказал, что сейчас вернется. Каллио, утомленный, заснул.
Проснулся он от ругани. Два полисмена ругали Сара на чем свет стоит, а тот бормотал, что ничего не знает и никогда даже не видал человека, которого зовут Инари. Каллио посмотрел на него, как на сумасшедшего, а потом сообразил и стал тоже говорить, что такого человека не знает, хотя видел, как Инари уходил по ускользающим бревнам.
— Опять пропал этот черт в русских сапогах! — выругался полицейский.
— А кто этот человек, которого вы ищете? — полюбопытствовал Каллио.
— Да так, картежник, шулер один, — огрызнулся другой полицейский.
И они оба вышли из бани.
Каллио и Сара тоже вышли. К ним подошел хозяин бани, местный крестьянин, и, похлопывая Каллио по плечу, заулыбался ему:
— Молодчаги, что не стали бревна назад в реку выкатывать. Нам, крестьянам, теперь суд с акционеров, как за потраву, за эти бревна присудит.
И они пошли дальше.
В деревне скопилось много сплавщиков. Они все взяли расчет, и, как всегда после получки, вокруг них увивались сомнительные люди, вытаскивали засаленные карты, многозначительно пощелкивали пальцами по горлу. А на площади, где уже вертелись коробейники, стало известно, что общество на прибавку не идет.