– Вы на свадьбу? Благодарю за высокую честь! Очень рад! Присаживайтесь, пожалуйста! Невесту сейчас привезут!..
– Да. Мы пришель тебе на свадьбу, – подтвердил коренастый офицер, подходя к жениху. Вытащил нож и вонзил его в горло Петренко. – Сволочь! Предатель! – добавил он, оттаскивая вместе с товарищем труп в другую комнату.
Сели за стол. Стали закусывать.
Вскоре к дому подкатила грузовая машина. Два рослых полицая ввели Зиночку.
– Хайль Гитлер! Доставлена благополучно!
Вместо ответа офицеры выдернули из кобур пистолеты.
– Хенде хох!
Коренастый офицер обезоружил полицаев, связал руки и ноги, вставил в рот кляп, за ноги оттащил в соседнюю комнату, положил рядом с трупом Петренко.
Офицер с усиками, улыбаясь, показал Зиночке на дверь.
Он очень напоминал кого-то из знакомых, но кого именно Зиночка не могла вспомнить.
Офицер легонечко подтолкнул ее к двери. Перед домом стояла легковая машина. Коренастый офицер услужливо распахнул дверцу, сказал: "Битте!" – и сам сел рядом. Немец с усиками дал газ, и машина, набирая скорость, понеслась по улице. За городом свернула на проселочную дорогу, к лесу.
Немец с усиками резко затормозил.
– Выходите, Зиночка! – сказал коренастый офицер. – Неужели не узнала? Вакуленчук я.
– А я Кирсанов, – представился немец с усиками.
– Милые вы мои!..
– Кончать с эмоциями! – строго сказал Вакуленчук. – Уходить надо!
Шли всю ночь. Зиночка рассказала о своих злоключениях, расспрашивала о Мишутке, об отряде.
Пришли утром усталые, голодные.
– Тетя Зина вернулась! – закричал Мишутка и что есть сил бросился к ней.
– Сынок мой! – целовала его Зиночка. – Вот мы и опять вместе. А папа здоров?..
О дерзкой операции партизан обергруппенфюрер Занге узнал утром. Отпивая маленькими глотками черный кофе, он наблюдал за мрачным лицом Отто Кранца. Потом сказал:
– Смотрите, коллега, как бы этот Млынский вас не стащил…
25
Прокопченко и Дьяков днем укрывались в лесных зарослях или на заброшенных колхозных фермах – скот немцы вывезли в Германию. Ночью, обходя населенные пункты, до предела забитые войсками, продвигались к Черному лесу. Где-то там Афанасьев с товарищами.
Совершенно обессиленные, они подошли на рассвете к старенькой избе, стоявшей на краю села. Окоченевшие пальцы не слушались, и стук в закрытое ставнями окно получился слабый, словно мышиный шорох. В избе что-то упало. Старушечий голос тягуче спросил:
– Кто там?
– Свои, – хрипло отозвался Прокопченко.
– Чего спать не даете? – недовольно спросила старуха, но дверь открыла.
– Нам, бабушка, малость отогреться, и мы уйдем, – попытался успокоить ее Дьяков.
– Куда вы уйдете? Уже рассветает! – даже рассердилась старуха. – Или неведомо, что кругом фашист? – Подняла крышку люка подвала, сбросила туда старое одеяло, потертый полушубок, почти приказала: – Спускайтесь. В подвале сухо. Можно и поспать. Вот наварю картошки, тогда разбужу.
– Спасибо, бабушка, – поблагодарил Прокопченко, закрывая за собой крышку.
При свете карманного фонарика Прокопченко развернул рацию и обнаружил, что кончилось питание.
– Дело – табак! – сокрушенно сказал Дьяков. – Без рации мы как без рук.
– А она без питания – одна канитель.
– Твоя правда. Пользы никакой, а захватят с ней – секир башка.
Решили опасное хозяйство спрятать в подвале. Ножами вырыли в углу подвала яму, обвернули в плащ-палатку радиостанцию, шифры, коды и закопали.
Их разбудила хозяйка, накормила вареной картошкой, напоила чаем, заваренным липовым цветом, и, вытирая набежавшие слезы, рассказала о том, как утром немецкие солдаты повесили перед школой двух партизан.
– Може, вот так и мой Николка болтается где-нибудь на перекладине, – говорила старушка, а слезы струйками лились из ее выцветших глаз.
– Не плачьте, бабушка, слезами горю не поможешь, – сказал Дьяков. – Не долго терпеть осталось, скоро погоним фашистов с нашей земли.
– Скорей бы. Уже невмоготу.
Вынула из-за иконы в углу узелок, развязала его, из стопки фотографий нашла одну, передала Прокопченко.
– Может, где и встретите?
Прокопченко внимательно посмотрел на фотографию, затем передал ее Дьякову.
– Где он служил?
– По морской части, а где сейчас, не знаю. Коренастый такой, смелый.
Прощаясь, старушка сказала:
– Только не забудьте, фамилия наша Вакуленчук. Коли встретите сына, передайте, что мать его очень ждет.
– Добре, бабушка, как увидим, обязательно передадим, – пообещал Прокопченко и скрылся в темноте вслед за Дьяковым.
Порывистый ветер больно бил в лицо мокрым снегом, слепил глаза.
Во второй половине ночи резко захолодало. Легкая одежда промерзла и не грела. Снежная карусель усилилась. Идти пришлось вслепую. И тут вконец обессилевшие разведчики наткнулись на что-то обледеневшее. Скирда сена! Это было спасением.
С большим трудом выдрали верхний слой, залезли в образовавшуюся нишу, зарылись в сено и тут же уснули.
Спали долго. Разбудила немецкая речь, храп лошадей.
Поняли: из скирды, с противоположной стороны, брали сено.
Прокопченко и Дьяков опасались пошевельнуться, притаили дыхание, надеясь, что немцы наберут сена и уедут. Как вдруг в левую руку Прокопченко впились острые вилы. Разведчик удержался от вскрика, прикусив губу. Когда вилы врезались и в правую руку, он не выдержал, невольно вырвалось: "Ой!.."
– Хенде хох!
Прокопченко нащупал спусковой крючок автомата, но пальцы не слушались.
Солдаты отбросили сено, увидели ноги Прокопченко, выволокли его из скирды. Один из солдат ударил Прокопченко по голове прикладом автомата, и тут же упал: Дьяков полоснул по нему автоматной очередью. Воспользовавшись замешательством, Дьяков выбрался из скирды, метнул гранату вслед убегавшим солдатам. Упал еще один немец, будто споткнулся. Лошади, испуганные взрывом гранаты, рванулись и понеслись по полю без дороги. Солдаты залегли в снег, беспорядочно стреляя. Дьяков бросил в их сторону вторую гранату, склонился над товарищем, поволок его за скирду.
– Потерпи, дружок. Еще несколько шагов и мы…
Не договорил, упал на Прокопченко…
Капитан Афанасьев, несколько раз пытался связаться по рации с комиссаром Белецким, но безрезультатно. Значит, беда. Только бедой можно объяснить молчание.
Через несколько дней Наташа передала ему полученную из Центра радиограмму. Центр сообщал о гибели комиссара Белецкого и оставшихся с ним разведчиков, предлагал принять меры к розыску Прокопченко и Дьякова, создать новую базу, сразу же сообщить ее координаты. В конце радиограммы подчеркивалась важность заданий, порученных разведывательной группе "Пламя", необходимость ускорить выполнение наиболее срочных.
Прочитав радиограмму вдруг затуманившимися глазами, капитан встал – он сидел за столом с Млынским, снял шапку.
– Что случилось? – встревожился майор.
Афанасьев молча протянул ему радиограмму, вышел, забыв надеть шапку.
Сидевший неподалеку на пеньке Бондаренко подскочил к капитану – уж больно неуверенно он передвигался. Помог сесть на пенек. Отошел в сторонку. Уйти не решился: а вдруг понадобится?..
Капитан, опустив голову, раздумывал, пытаясь ответить на мучивший его вопрос: что же могло случиться?.. Как немцы обнаружили лагерь, находившийся далеко от дорог, в чащобе?..
Так и не найдя ответа, Афанасьев вернулся к Млынскому, сказал, что он должен с товарищами покинуть отряд.
До выхода из Черного леса разведчиков, по указанию Млынского, сопровождали сержант Бондаренко с группой бойцов и, конечно же, дедушка Матвей. Он гордился, что Млынский именно его попросил быть проводником. Вел уверенно, обходя топкие места, густые заросли.