Обер-лейтенант явно колебался.
"Неужели позвонит? – с тревогой думал Семен. – А вдруг Отто Кранц потребует передать трубку мне? У "Вальтера" голос хриплый…"
– Что же вы не звоните?
Обер-лейтенант снял пенсне, протер, нацепил на нос. Снял телефонную трубку, через армейскую связь соединился с Отто Кранцем.
Семен отчетливо слышал голос Кранца. Злой. Раздраженный.
– Это все? – спросил Кранц, когда обер-лейтенант доложил ему, что задержан неизвестный, предъявивший его, Кранца, визитную карточку и назвавший себя "Вальтером".
– Его задержал ефрейтор, – пояснил обер-лейтенант.
– Ваш ефрейтор глуп. Обер-лейтенант должен быть умнее! – крикнул Отто Кранц. – Немедленно отпустите!
– Слушаюсь! – И обер-лейтенант торопливо положил на рычаг телефонную трубку.
– Прошу прощения за недоразумение. Служба!.. К тому же я армейский офицер, ваши дела для меня – темный лес.
– Не беспокойтесь, господин обер-лейтенант. Лично к вам у меня нет никаких претензий. Я не собираюсь жаловаться.
– Спасибо. – И обер-лейтенант протянул пепельницу, заметив, что Бондаренко ищет глазами, куда бы положить окурок. – А ефрейтора я накажу. Так и передайте оберштурмбанфюреру.
– Будем считать, что инцидент исчерпан. В какой части служите, господин обер-лейтенант?
– В триста первом полку десятой моторизованной дивизии армии генерала фон Хорна. Мы находились в резерве, принимали пополнение, а вчера нас неожиданно подняли и бросили в эту дыру.
– Но зато здесь, в прифронтовой зоне, безопаснее, нежели на фронте. Не так ли, господин обер-лейтенант?
– Теоретически да, а фактически… Здесь каждый куст стреляет. Вот поэтому на рассвете, как взойдет солнце, наша моторизованная дивизия, батальон СС, жандармская и полицейская роты начнут прочесывать лес со стороны города. Приказано полностью истребить всех партизан. Это будет завершающая операция. Мой совет, "Вальтер", держитесь подальше от леса, не то попадете под эту все сметающую "Волну" – так названа операция, а там, в лесу, будет не до проверки: нет документов – расстреляют, и все.
– Спасибо за. дружеское предупреждение. Мне-то надо в город, а вам не завидую: партизаны в плен не сдаются.
– Да, мне рассказывали, что они и мертвые стреляют. Но если бы, "Вальтер", речь шла только о партизанах! В приказе генерала фон Хорна почему-то не сказано об истинной, основной цели: говорят, главная цель операции "Волна" – ликвидировать какой-то крупный отряд Красной Армии. Говорят, в отряде тысяч пять бойцов, не меньше, все хорошо вооружены, есть артиллерия, бронетранспортеры. А красноармейцы – это мы испытали, бьются до последнего. Впервые с такими солдатами сталкиваемся: уже смертельно раненный, а стреляет. Фанатики! Что их заставляет так поступать, не понимаю…
Бондаренко порывало сказать, что поступают так красноармейцы потому, что они советские люди, защищают свою родину. Нельзя! Взглянул на часы.
– Извините, господин обер-лейтенант, но я должен торопиться, чтобы еще засветло добраться до города, а путь не близкий. Хорошо, если удастся перехватить попутную машину. Опаздываю, и все из-за вашего ефрейтора.
– Не смею задерживать, дорогой "Вальтер". Я рад был познакомиться с вами. Желаю, чтобы в пути у вас не было больше неприятностей. Вот это поможет избежать их. – Обер-лейтенант протянул сложенный вдвое небольшой зеленого цвета плотный листок. – Наш местный пропуск. Действителен как раз до города. Пусть будет при вас, на всякий случай. Было бы ваше согласие, я мог бы предоставить вам машину. Услуга за услугу – скажите о моей помощи вам оберштурмбанфюреру.
– О! Мой шеф будет вам премного благодарен! Разумеется, и я в долгу не останусь. Пока еще я должен работать в районе дислокации вашей дивизии.
– Успеха вам. Работка ваша, "Вальтер", честно говоря, не дай бог…
Через несколько минут "оппель-капитан" выскочил на шоссе, ведущее в город. Бондаренко прикинул: примерно на полпути, справа от шоссе, километрах в пятнадцати, в чащобе леса и лесхоз. Ничего не случится, уже ночью будет в отряде. Такой удачи сержант не ожидал: ведь действительно надо как можно скорее предупредить Млынского о намеченной на рассвете карательной операции против отряда и партизан. А уже вечер, темнеет.
Бондаренко до боли в глазах вглядывался через ветровое стекло в бегущее навстречу асфальтированное шоссе, чуть припорошенное снегом, боясь проскочить то место, откуда ближе добраться до лесхоза. Ориентир он запомнил: метров полтораста за подбитым фашистским танком, оттащенным в сторону, чтобы не мешал проезду по шоссе.
"Оппель-капитан" обогнал длинную колонну крытых парусиной грузовиков, заполненных солдатами. Они сидели на поперечных лавках, спиной к кабине шофера, прижавшись друг к другу. Чтобы лучше рассмотреть, Бондаренко приоткрыл боковое стекло, услышал выводимую на губных гармониках печальную мелодию.
"Да, радоваться вам нечего, – подумал он. – Мало кто из вас вернется в свой родной фатерлянд!"
Правее шоссе проселочной дорогой вдоль кромки леса спешили на санях полицаи, вооруженные винтовками, автоматами. Полицаев нетрудно было узнать по белым нарукавным повязкам на штатской одежде.
Шофер, пожилой немец, все время молчавший, произнес:
– Спешат!
– Куда?
– Занимать позиции. На рассвете партизан колотить будем.
Семена кольнули эти слова.
– Прибавь газку! – строго сказал он. – И так уж темно стало.
Навстречу шел бронетранспортер. За ним несколько крытых грузовиков.
А вот и село, которое шоссе разрезало пополам. За ним через несколько километров должен быть деревянный мост через неширокую реку, а там в полукилометре и подбитый танк.
Только въехали в село, на дорогу выбежал автоматчик, отчаянно замахал.
Оказалось, только что партизаны взорвали мост.
Регулировщик показал рукой объезд: справа, проселочной дорогой, у самого леса. Пояснил, что потом надо будет взять еще правее.
В глубоком снегу машина забуксовала, мотор стал давать перебои, заглох.
Шофер и Бондаренко вышли из машины.
"Придется отсюда добираться до отряда", – подумал Бондаренко. Полез в карман за пистолетом, не успел, остановила команда:
– Хенде хох!
Из леса выскочили несколько человек с автоматами.
Шофер и Бондаренко поспешно подняли руки.
По тому, как была произнесена команда, сержант догадался, что это не гитлеровцы: немцы произносили эти слова совсем иначе.
Догадка подтвердилась, когда Семен услышал русскую речь.
– Быстрее, ребята! Обезоружить, связать руки и – уходить!
На Бондаренко навалились сразу двое, вытащили из кармана пистолет.
– Осторожнее, ребята! Свой я! – невольно выкрикнул сержант, не зная, что задумали задержавшие их. Вдруг тут же или в лесу и укокошат! Но кто они? Может, из отряда? А может, партизаны? А может, полицаи? Нет! Зачем же полицаям задерживать немецкую машину! Эх, была не была! И добавил, погромче: – Бондаренко я!
– Какой такой Бондаренко? – спросил тот, кто связывал ему руки.
– Ну, Семен! Семен Бондаренко!
– Сержант?
– Он самый! Не разгляжу тебя.
– Сидоров я, из роты Ливанова. Знаешь Ливанова?
– Ну как же! Старший лейтенант из райвоенкомата!
– Ну и ты вроде ты: видал тебя в отряде. Откуда тебя черти принесли? Тот-то, другой, хоть настоящий фриц или тоже из наших?
– Настоящий! – невольно улыбнулся Бондаренко. – Да развяжи руки-то! Вот Фома-невера! Не убегу!
– Ладно уж, развяжу. А тикать тебе, если ты подлинный Семен, только в отряд. Пошли.
Пошли не в лес, как думал Бондаренко, а дальше, проселочной дорогой. Слева темнела окраина села. Свернули к селу, остановились у большого кирпичного дома, стоявшего особняком. Света в окнах не было.
От крыльца отделилась фигура.
– Свои, – тихо сказал Сидоров. Бойцам скомандовал: – С фрицем побудьте в прихожей, а мы с сержантом пройдем к ротному.
В комнате был полумрак – чуть светилась пригашенная небольшая керосиновая лампа. Сидевший за столом человек спросил: