Никто не шевелится.
На скалах, повисших над гранитной бездной, заняли сторожевые посты эсэсовцы. Робер замечает, что один из них беспрерывно нагибается, что-то подбирая в траве.
— Землянику ищет, — шепчет Жежен.
Посреди лестницы в сто восемьдесят шесть ступенек вьётся поднятый ветром листок.
— Смирно! — орёт Oberkapo.
— Что он лопает? — шепчет снова Жежен, продолжая смотреть вверх, на эсэсовца.
Kommandoführer развернул лист бумаги и громко объявил:
— Двадцать пять тысяч пятьсот пятьдесят два!
— Чёрт, это я! — говорит Жежен.
— Выходи.
— Сюда, скорее! — орёт Oberkapo. Жежен выходит из рядов и бежит на указанное ему место.
— Двадцать пять тысяч пятьсот…
Жежен больше не слушает, он с удовлетворением видит, что и Робер присоединяется к нему.
Перекличка продолжается. Один за другим из рядов выходят заключённые и отправляются ко всё увеличивающейся группе, которую разбивают по пять человек. Вызывают только французов. Робер выходит десятым. Виктор четырнадцатым. Их человек тридцать. Когда все уже в сборе, Kommandoführer делает вторую перекличку. Oberkapo проверяет у каждого номер, нашитый на полосатой куртке. Тут собраны все французы, работающие на каменоломне. Их окружают эсэсовцы с ружьями наперевес.
— Кончено! Все по бригадам! На работу! — кричит Oberkapo всем оставшимся в рядах.
Снова воет сирена, люди расходятся на работу, а группу французов ведут к большой лестнице.
— Куда же нас тащат? — спрашивает мертвенно-бледный старик, шагающий справа от Рэймона.
— Наверное, куда-то перевозят.
— Ты уверен?
— А может, что-нибудь и похуже.
— Ты думаешь?
— Откуда я знаю?
— Я слышал, как один немец говорил, что это плохой признак.
— Увидишь сам.
— Обидно, что свёкла наша пропала, — говорит Жежен.
— Итак, повторим: Насьональ, Тольбиак, Берси, Аустерлиц, мост Турнель.
— Ты забыл мост Сюлли-Морлан.
— Ну конечно, его и недоставало. Теперь, наверно, счёт сходится.
— Нет, не хватает ещё одного.
— Мост Альма называли?
— Подумай, забыли его. А ведь это мост храбрецов.
— Считай сначала. Насьональ.
— Раз.
— Тольбиак.
— Два.
— Ребята, можем дальше не считать, счёт сошёлся. В Париже тридцать один мост. Мы их все назвали. Давайте придумаем другую игру.
— Какую?
— Можно пересчитать сады и скверы.
— Я начинаю: Люксембургский.
— Тюильри.
— Монсури.
— Парк Монсо.
— У Башни Сен-Жак.
— Это не сад.
— А сквер с голубями, это что, по-твоему?
— Бют-Шомон.
— Бют-Руж.
Выведенных из каменоломни французов привели во двор 16-го барака. Усевшись вокруг Робера, они придумывают себе развлечения, чтобы скоротать время. Они перечислили 376 остановок метро, вспомнили мосты через Сену и теперь прогуливаются по парижским садам.
— Сад Клюни.
— Сквер Клюни.
— Это одно и то же.
— Нет, ты не прав, сад идёт вдоль бульвара Сен-Жермен, а сквер находится на маленькой площади за Аббатством.
Время кое-как ползёт.
— Послушайте, — говорит Виктор, пока кто-то называет сквер Букико, но не встречает отклика, — меня всё-таки интересует, зачем мы здесь торчим.
— Ты видишь — отдыхаем, — отвечает Жежен. — Как-никак, это лучше, чем надрываться в каменоломне.
— Да, но нас сюда отправили не зря. Говорят, что и остальных французов вызвали в бараки.
Жежен пожимает плечами.
— Скажи-ка, Рэймон, помнишь наш взрыв в Сент-Ассизе?
— Ещё бы!
— Это было ровно год назад.
— Да, верно.
— А дело с кино «Рэкс»?
— Это было в сентябре.
— А бомба в отеле «Бедфорд»?
— Раньше.
— Всё-таки у нас есть утешенье — мы попали сюда не зря. А уж сейчас-то мы им показали бы!
— Да, — подхватывает Виктор, — хорошее было время.
Четверо друзей садятся рядом.
— Мне хотелось бы знать, — говорит Робер, — дошли ли наши письма.
— Своё я вложил в письмо Мишеля, — говорит Рэймон. — На конверте был адрес его жены. Я видел сквозь решётку фургона, что кто-то подобрал конверт.
— Мне только важно, чтобы мать знала, — говорит Жежен.
— Уже год прошёл.
— Уже?
— Слушай, когда мы сюда прибыли, нам казалось, что это продлится месяца два. Потом прошло лето. А теперь осень.