Но что умеет он, что сможет дать армии? Велика ли будет от него польза, если он и винтовку-то в руках еще не держал? А как же другие? Вот только что мимо прошел отряд. Рабочие в потертых куртках, крестьяне в драных зипунах. У некоторых из них на ногах лапти. Есть среди бойцов юнцы, а есть и совсем пожилые люди. Они будут воевать не столько умением, сколько лютой ненавистью к врагу. Они будут драться и побеждать, защищая свою землю, свое будущее... Значит, и его место в общем строю. А может быть... Впрочем, все сомнения оставлены в прошлом. Сегодня в кармане у паренька лежит заявление, в котором он просит принять его добровольцем в Красную Армию. Возможно, не все складно написано на обыкновенном тетрадочном листе бумаги, не все соответствует установленной форме, но он твердо знает, что заявление это - не минутный порыв, не мальчишеская выходка. Оно написано сердцем. Все обдумано, взвешено. Пройдет еще совсем немного времени, и все решится. Удовлетворят его просьбу - он сможет гордо ответить: "Да, я записался добровольцем!" А если вдруг откажут?.. Тогда паренек станет приходить снова и снова, настаивать, добиваться...
Я пристально всматриваюсь в поразительно знакомое лицо юноши. Всматриваюсь - и вдруг узнаю самого себя. Ведь это я шагал в тот ноябрьский день по казанским улицам, останавливался возле расклеенных на заборах плакатов, мысленно разговаривал с самим собой, прислушивался к тревожной тишине. Куда же направлялся я тогда?
Еще летом 1919 года в районе Казани, где я учился в техническом училище, начала формироваться Запасная армия Республики, готовившая для Красной Армии боевые резервы. Здесь рабочие и крестьяне, иногда без отрыва от своей основной работы, обучались основам военного дела. Тут же по мере необходимости формировали для отправки на фронт части и подразделения. Как я узнал позже, за год своего существования Запасная армия дала фронтам более пятнадцати стрелковых и кавалерийских бригад, множество других, более мелких формирований. Всего было подготовлено около 140 тысяч человек. Тогда, разумеется, я этого не знал. Зато я знал другое, самое важное: здесь готовили людей для борьбы с врагами революции. Значит, сюда мне и надо.
В штабе Запасной армии служили несколько моих знакомых студентов. Само собой разумеется, каких-либо ответственных постов они не занимали. Но полезный совет я получил именно от них. Они подсказали мне, что в Казани существует автомобильный отряд, который нуждается в доукомплектовании людьми. По слухам, в скором времени он должен был отправиться на фронт. Именно это и привлекло меня в первую очередь.
Не скрою, с волнением подошел я к трехэтажному зданию в татарской части города. Как встретят меня, что скажут? А если посмеются и прогонят прочь? Тут, гадай не гадай, всякое может случиться.
- Ты чего здесь потерял, хлопчик? - услышал я певучий низкий голос, едва только тяжелая дверь захлопнулась за моей спиной. - Тебе кого надо?
Вот так - "хлопчик"! Встретили, как мальчишку. Сейчас потребуют документы, узнают, сколько лет, и отошлют домой... Как я мечтал, чтобы прозвучало адресованное мне солидное и такое емкое слово "товарищ"! Сбивчиво, запинаясь, объяснил я дежурному цель своего визита. Наверное, слова мои звучали не слишком убедительно, но меня, как ни странно, поняли и даже не очень удивились.
- Доброволец? Воевать за Советскую власть хочешь? Молодец! Иди к командиру. Это на втором этаже.
Командира автомобильного отряда на идете, как на грех, не было. Комиссара вообще еще не назначили. В одной из комнат я наконец разыскал начальника штаба. Как оказалось, он был еще заведующим делопроизводством, завхозом н казначеем - все по совместительству, из-за нехватки людей. Фамилия его была Сцепуржинский. Он внимательно прочитал мое заявление и развел руками.
- Понимаешь, друг, нам специалисты нужны: шоферы, механики, слесари...
Наверное, на лице моем появилось такое отчаяние, что Сцепуржинский смягчился.
- Ты приходи завтра. Все равно без командира вопрос никто не решит. Его слово - закон.
- А сегодня его не будет? - набравшись смелости, спросил я.
- Возможно, придет.
- Тогда я лучше подожду.
Усевшись на скамейку в узком коридоре, я твердо решил, что не сдвинусь с места, пока не переговорю с командиром. Первое волнение прошло, и я начал с любопытством посматривать по сторонам. Изредка в комнаты, которые занимал штаб, заходили шоферы с какими-то бумагами. Они исчезали за дверями, а в коридоре оставался запах керосина и масла. Казалось, он постепенно пропитывал и меня, приобщая к этим людям, к новой, незнакомой и тревожной жизни. Только будет ли она? Что скажет командир отряда, какое примет решение?
Томимый ожиданием и неизвестностью, я вновь начал волноваться. Давно уже прочитана стенная газета, изучены плакаты и лозунги. Я просто не находил себе места.
Подошла обеденная пора, а командира все не было. Работники штаба, а их оказалось всего три человека, включая уже знакомого мне Сцепуржинского, проследовали мимо меня с солдатскими котелками в руках. Во дворе я еще утром приметил походную кухню, возле которой возился с дровами невысокий чумазый красноармеец. Вскоре штабисты возвратились в свои "кабинеты", чтобы прямо за письменными столами, накрытыми по этому случаю газетами, расправиться с порцией жидкого супа.
- Может, голодный? Есть хочешь? - спросил меня Сцепуржинский, проходя мимо. - Ну смотри, как знаешь! - усмехнулся он, когда я, стараясь не смотреть ему в глаза, гордо отказался от предложенной порции супа.
Спустя минуту я уже жалел об этом. Правда, можно было сбегать в столовку, располагавшуюся неподалеку, Немного денег у меня было. Но что, если как раз в этот момент придет командир отряда? Придет ненадолго и снова исчезнет на неопределенный срок. Нет, уж лучше набраться терпения и никуда не отлучаться.
Неожиданно послышалась музыка. Не то за стеной, не то этажом выше звучал рояль. Задумчивая мелодия переливалась тихой грустью. Я никогда не слышал ее раньше. Но в кристально чистых, необыкновенно нежных звуках было нечто такое, что брало за душу, волновало, уносило куда-то вдаль...
Мне невольно вспомнилось родное село. Оно раскинулось неподалеку от старинного русского города Арзамаса. Там, на деревенских улицах, поросших травой, на пыльных дорогах прошло мое детство. И хотя оно не было легким и беззаботным, думы о нем всегда приносили радость.
Отец мой был волостным писарем. Должность по тем временам солидная и уважаемая на селе. Крестьяне относились к нему хорошо, по-доброму. Кто, как не отец, мог написать прошение, жалобу, составить заявление в суд на обидчика? Ежедневно приходили к нему односельчане с просьбами, за советом. Отец был не только грамотным, но и довольно хорошо знал законы того времени. Так что слова его и наставления ценились высоко. Иной раз заглядывали к нам соседи и просто так, поговорить о житье-бытье, о том, что нет справедливости на белом свете. С отцом всегда можно было откровенно поделиться и горем, и радостью, и надеждами, и сомнениями. Любили его и за то, что он всегда был справедлив.