Мы с нетерпением ждали сообщения от Юрия Константиновича. Увы, он не преподнес нам новогоднего подарка. Но и не разочаровал. Все по-прежнему упиралось в нелетную погоду. Лишь 4 января 1934 года мы получили от Коровина очередную телеграмму, из которой следовало, что первый опыт по обнаружению реального самолета с помощью радиоволн проведен. О результатах, естественно, ничего не сообщалось. Сведения носили секретный характер. В тот же вечер я выехал в Ленинград.
Ранним утром 5 января, облеченный полномочиями для дальнейших переговоров и заключения нового договора с ЦРЛ, я уже был на Каменном острове. Сразу же встретился с Коровиным. Вроде бы совсем немного времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз, но замечаю, что Юрий Константинович очень устал.
Коровин подробно рассказал мне, как проходил опыт, показал таблицы и протоколы. События развивались таким образом.
В последней декаде минувшего года, полностью готовая к проведению испытаний, аппаратура была установлена на территории Гребного порта на берегу Финского залива. Имелась договоренность с авиаторами, были согласованы программа и методика эксперимента. А потом... Потом в буквальном смысле этого слова сидели у моря и ждали погоды. Инженер Коровин и его помощники почти круглосуточно дежурили возле установки, надеясь, что вот-вот улучшится видимость, стихнет ветер. Но разбушевавшаяся стихия не желала подчиняться нашим планам. У нее, видимо, существовали свои графики. Словом, вплоть до 3 января сделать ничего не удавалось.
3 января наконец метеорологические условия улучшились. Благодаря настойчивости "тихого" Юрия Константиновича в еще не до конца очистившемся от туч небе появился долгожданный самолет. Это был гидроплан, поставленный на лыжи.
Ввиду того что направление излучения передатчика оставалось постоянным, летчики сделали несколько заходов со стороны моря, причем каждый раз с нового направления. Когда самолет попадал в зону облучения электромагнитной энергией, приемники улавливали слабый отраженный сигнал. Он фиксировался с помощью наушников, в которых прослушивались характерные пульсации звука. Правда, "слышать" воздушную цель удавалось на небольшой дальности, всего на расстоянии 600-700 метров. Но и это была уже победа. Ведь задача заключалась в том, чтобы практически доказать возможность радиообнаружения. И задача эта была успешно решена инженерами ЦРЛ во главе с Юрием Константиновичем Коровиным. Я от души поздравил его с успехом. В течение января опыты по самолету были повторены еще несколько раз.
В официальном отчете, направленном в ГАУ месяц спустя, так говорилось об итогах испытаний: "Пеленгация самолетов на дециметровых волнах возможна при высокочастотных мощностях порядка десятков ватт на волпе 10-20 сантиметров на расстоянии 8-10 километров. Вывод основан на результатах, полученных с мощностью 0,2 ватта на волне 50 сантиметров".
Я до сих пор хорошо помню эти документы. И не случайно. Ведь 3 января 1934 года впервые была экспериментально доказана возможность радиообнаружения самолета с помощью отраженной от него электромагнитной энергии. Я бы назвал этот день днем рождения отечественной радиолокации.
Детально разобравшись во всем, мы с Юрием Константиновичем отложили бумаги. Да, не напрасны были поиски. Значит, курс на радиотехнические средства обнаружения взят правильно. Тут же отправились к Румянцеву. Он, разумеется, обо всем уже знал.
- Дмитрий Никитович, - начал я после взаимных приветствий и поздравлений, - хочу от имени ГАУ предложить ЦРЛ договор на продолжение работ в области радиообнаружения самолетов. Как вы на это смотрите? Если принципиальных возражений нет, то детали можно будет обсудить позже...
- А вы что же думали, Михаил Михайлович, остановимся на достигнутом? Ни в коем случае! Уж если первый раз не испугались, то теперь, когда получены удовлетворительные результаты, сам бог велел.
Тут же в общих чертах намечаем основное направление разработок и экспериментов. Оно совершенно очевидно: добиваться больших дальностей, высокой точности пеленгации. Юрий Константинович получает задание подготовить перспективный план и проект нового договора.
Я не скрываю от Румянцева и Коровина, что у нас, военных инженеров, есть намерение привлечь к исследованиям в данной области и другие научные организации. И тут исключительно ярко проявляется прекрасная черта Дмитрия Никитовича - умение решать тот или иной вопрос с государственных, партийных позиций.
- Ну и правильно! - восклицает он. - Чем больше народу будет задействовано, тем быстрее решим проблему. А что касается славы, то тут уж как нибудь сочтемся. Не в ней главное...
Только один день ушел у меня на то, чтобы ознакомиться с результатами опыта, проведенного Ю. К. Коровиным и его коллегами. Утром 6 января я уже поднимался по лестнице здания, в котором располагался Ленинградский электрофизический институт (ЛЭФИ). Меня принял сам академик Александр Алексеевич Чернышев, возглавлявший тогда это научное учреждение. Признаюсь, беседа поначалу складывалась не совсем так, как хотелось бы. С некоторыми вариациями повторялось то, что я уже слышал неоднократно.
- На каком основании ГАУ считает, что радиообнаружение возможно? Вы что-нибудь читали по этому поводу? Располагаете какими-либо научными данными?
- Нет, Александр Алексеевич, в литературе об этом пока ничего не сказано.
- Что же вас тогда воодушевляет? - спросил Чернышев, явно намереваясь перейти в решительное наступление. - Интуиция? Может быть, волевое решение вашего начальства?
Александр Алексеевич с интересом посматривал на меня. Что, дескать, сумеет возразить ему этот самоуверенный военный инженер.
- Ну так что же? Интуиция или волевое решение? - еще раз переспросил он.
- До недавнего времени - и то, и другое. Ведь мы несем ответственность за обеспечение войск противовоздушной обороны средствами обнаружения. Приходилось опираться на эти довольно шаткие аргументы. Но теперь у нас появилась твердая уверенность, что проблему нужно решать с помощью радио. И не только нужно, но и можно.
- На чем же основывается ваша, с позволения сказать, уверенность?
- На результатах опыта, который по нашему заданию провели в ЦРЛ.
Брови у Александра Алексеевича удивленно полезли вверх.
- Я что-то ничего не слышал об этом. Расскажите, пожалуйста, если не затруднит.
Я начал рассказывать. И чем дольше я говорил, тем внимательнее слушал меня академик Чернышев. Изредка он задавал уточняющие вопросы. Наконец, когда речь зашла об итогах последнего эксперимента, он развел руками.
- Ничего не скажешь, предприимчивые и дотошные люди военные инженеры. Интересно, очень интересно! Я должен все тщательно обдумать. Приходите завтра. Мы еще раз обстоятельно потолкуем.
С нетерпением и тревогой я ожидал, каков будет окончательный ответ академика Чернышева. Когда мы снова встретились с ним, он, не задавая мне никаких вопросов, пожалуй, даже немного торжественно, произнес:
- Я весь вечер думал над предложением ГАУ. Сделал некоторые расчеты и считаю, что работу можно начинать. Давайте обсудим техническое задание и подготовим договор.
Я не верил своим ушам. Казалось, что если я и получу согласие на участие ЛЭФИ в разработках, то это произойдет не сразу, а после всевозможных консультаций, совещаний, обсуждений. И вдруг - такой крутой поворот.
- Как вы полагаете, Александр Алексеевич, в какой срок институт сможет решить эту задачу? - спросил я.
- Поработаем - увидим. Стоит ли сейчас загадывать?
11 января 1934 года, меньше чем через неделю, договор между ГАУ и ЛЭФИ был подписан. Он предусматривал проведение работ по созданию станций радиообнаружения самолетов, которые были бы способны обеспечить наведение на цель зенитных прожекторов. В последующем предполагались разработки в другом направлении - создание станций для зенитной артиллерии. Непосредственным руководителем группы назначался начальник радиосектора института весьма опытный и знающий инженер Б. К. Шембель. Общее руководство исследованиями и разработками академик Чернышев оставлял за собой.