Большое воспитательное значение имел и тот факт, что все средства, вырученные курсантами за концерты, спектакли, выступления духового оркестра, шли на оказание помощи голодающему населению Поволжья, в пользу раненых и больных красноармейцев. Выступали мы не только у себя, но и в рабочих клубах, перед студентами. Так что суммы собирались немалые. Таким образом мы хоть в какой-то мере отдавали свой долг молодой Советской Республике.
Время бежало необыкновенно быстро. Не успели оглянуться, и уже вьюжный февраль бушует во дворе. Помню, в 1921 году выдался он суровым, капризным. Лютые морозы то и дело сменялись непродолжительными оттепелями, обильными снегопадами. Порой за несколько часов наметало такие сугробы, что мы вынуждены были браться за лопаты, чтобы расчистить строевой плац, пробить узкие, как траншеи, тропинки к служебным помещениям, складам, воротам.
В ту памятную февральскую ночь я стоял часовым у Красного знамени и денежного ящика. Пост этот считался самым ответственным и размещался в главном здании курсов на лестничной площадке между первым и вторым этажами. За окнами завывал ветер. А здесь, за толстыми стенами, было тепло. Я чувствовал, как сами собой слипаются глаза. Но спать было нельзя. Чтобы разогнать дремоту, чуть сгибаю в колене и вновь выпрямляю сначала правую, потом левую ногу...
Неожиданно гулко, мне даже почудилось, что это выстрел, ударила входная дверь. Весь занесенный снегом человек быстро прошел в комнату дежурного. Затем донесся телефонный звонок. А вскоре в дверях появился и сам Тит Теофилович Малашинский в наскоро наброшенной на плечи шинели.
Что произошло? И тут под сводами старинного здания разносится требовательный, зовущий сигнал горниста! боевая тревога! Мне, разумеется, со своего места мало что видно, но я представляю себе, как в спальных помещениях вихрь подбрасывает с коек одеяла, как молниеносно одеваются мои товарищи, разбирают оружие, выбегают строиться.
Вот уже, кажется, построились. А я не имею права покинуть пост. Слышу знакомый голос адъютанта курсов (так именовался начальник штаба). До меня доносятся лишь отдельные фразы, но я понимаю, что сейчас там, наверху, зачитывается какой-то важный, необычный приказ. "Реввоенсовет Республики... Долг каждого гражданина..." - долетает до меня.
Лишь после того как меня сменили с поста, я узнал, что из числа курсантов приказано сформировать боевое подразделение, которое в составе стрелкового полка примет участие в подавлении контрреволюционного мятежа. А рано утром те, кому выпала честь попасть в список, уже сдавали учебники. В числе этих курсантов, к моей радости, оказался и я.
- Эх, братцы, так и не познали мы тайны синусов-косинусов! - с горечью произнес Петр Хаустов, беря со стола стопку книг.
- Не горюй, Петя! Вернемся - наверстаем упущенное! - подбадривал его наш староста Иван Волынский.
Курсантов разделили на две команды: кто хорошо ходил на лыжах - в разведчики, остальных - в связисты. Я попал в связисты. Получены вещевые мешки, сухой паек, теплые портянки. Последние напутственные слова тех, кто оставался в Казани. Короткий митинг, на котором выступили Малашинский и Гаук...
Еще не догорела вечерняя заря, когда раздался хриплый гудок старенького локомотива. Эшелон тронулся в путь.
На пятые сутки прибыли в Екатеринбург. Очень хотелось познакомиться с этим замечательным уральским городом. Но выход за пределы железнодорожной станции был категорически запрещен. Нарушить же дисциплину, уйти от эшелона самовольно никому и в голову не приходило. Не на экскурсию едем, не развлекаться. Кстати, только здесь стало окончательно известно, что мы направляемся в район Тюмени.
Узнали мы наконец и некоторые подробности о мятеже. Он вспыхнул около двух недель назад в селе Ярково, которое расположено на Тюмень-Тобольском тракте. Местное кулачество, подстрекаемое эсерами и офицерами-колчаковцами (последним удалось бежать из омской тюрьмы), взялось за оружие. Мятежники разгоняли местные Советы, расправлялись с коммунистами и теми, кто поддерживал их. Вскоре в руках бандитов кроме Ярково оказались и другие крупные села, расположенные вдоль тракта: Покровское, Караульноярское, Иевлево и другие. Нужно было принимать решительные меры. Для этого и прибыли в Тюмень воинские части, в том числе и 1-й Казанский стрелковый полк, в состав которого входили наши курсантские команды.
Прежде всего было решено штурмом овладеть Ярково - главной базой восставших. Однако из этого ничего не вышло. Укрывшись в ледяных окопах, окаймлявших село со всех сторон, мятежники вели точный огонь. С колокольни длинными очередями бил пулемет. Нам же приходилось двигаться по открытой местности, чуть ли не по пояс в снегу. Особенно большие потери в первых боях понесли курсанты-лыжники, которые шли в первой цепи.
Среди погибших был наш Петя Хаустов. Так и не довелось ему постичь тайны синусов и косинусов. Одно можно сказать: не уронил он курсантской чести, до конца выполнил свой долг. А произошло это так. Увидев, как, скошенный пулей, упал командир роты, Петр с высоко поднятой в руке винтовкой бросился вперед. "Слушай мою команду!" - разнеслось над заснеженной степью. Но Хаустов успел сделать лишь двадцать - тридцать шагов. Его сразила вражеская пуля, и он тяжело повалился на снег. Когда к Пете подбежали товарищи, он уже не дышал.
Через пару дней на подмогу к нам пришла артиллерийская батарея в составе... одной трехдюймовки. И хоть не велика была огневая сила, настроение в ротах сразу же поднялось. А когда эта единственная пушка несколькими снарядами начисто снесла колокольню, а затем шрапнелью ударила по ледяным окопам, началась решающая атака. Неудержимой лавиной хлынули красноармейцы вперед. Не выдержав стремительного натиска, враг начал поспешно отходить.
Однако взятие Ярково не означало полного разгрома мятежников. Они были еще достаточно сильны. Вскоре к северу от Тюмень-Тобольского тракта против мятежников начал действовать территориальный полк под командованием Козленко. Со стороны Омска против банд двинулись части, прибывшие с Севера. Батальоны 1-го Казанского полка продолжали наступать вдоль тракта.
Курсанты-разведчики проникали в районы, где еще хозяйничали мятежники. Курсанты доставляли ценные разведывательные данные, устанавливали контакты с людьми, преданными Советской власти, вели широкую агитационную работу, рассказывали крестьянам о положении в стране. В частности, большое впечатление произвело сообщение о ликвидации Кронштадтского мятежа. Оказалось, что в селах распространялись слухи о том, что с большевиками, с красным Петроградом будет вот-вот покончено. Поэтому разъяснительная работа, которую вели курсанты, имела первостепенное значение.
Самоотверженно несли боевую службу и курсанты-связисты. Телефонные линии в то время обеспечивали более или менее удовлетворительную слышимость всего километров на тридцать. Это вынуждало создавать промежуточные посты. На них обычно находились три курсанта. Один дежурил у двух телефонов, принимая и передавая дальше сообщения. Второй выполнял роль линейного надсмотрщика и мастера по совместительству. Третий, как мыслилось, находился в резерве и мог отдыхать. Но на практике этого не получалось: линия, протянутая по шестам, а то и просто по ветвям деревьев и кустарнику, часто выходила из строя.
Идешь, бывало, по снежному насту с винтовкой, контрольным телефонным аппаратом, катушкой провода за спиной, а впереди ночь, метель. Хочется остановиться, сесть прямо в снег, чтобы передохнуть. Но знаешь, что нельзя. И снова бредешь вперед, теряя представление о времени и расстоянии. Наконец находишь место обрыва, деревенеющими пальцами скручиваешь провод, подключаешься к линии и вызываешь ближний пост.
- Тебя слышу хорошо, а с соседом связи нет. Иди дальше, где-то еще обрыв...
Случалось, связисты - линейные надсмотрщики - не возвращались. А бывало, что, вернувшись на пост, находили там искалеченные тела товарищей. Конные группы бандитов налетали неожиданно. Поэтому курсанты всегда берегли для себя последний патрон. Но мятежники измывались и над мертвыми: выкалывали глаза, вырезали на груди звезды.