— Договорились.
— А потом, если войдем с вами во вкус, начнем заново оформлять стенды и фотовитрины.
Лицо рядового Гуревича выразило легкое замешательство.
— Значит, все заново? А как же с пейзажами, товарищ старший лейтенант?
— Обещаю предоставлять вам время и для пейзажей.
«ГУД БАЙ!» — СКАЗАЛ КРУПЕНЯ
Техник по экранам лейтенант Гарусов и техник по электрооборудованию лейтенант Крупеня жили по-холостяцки в одной квартире. Вторую квартиру в том же доме, отделенную коридором, занимал старшина сверхсрочной службы Пахоменко. По утрам, когда молодые офицеры уходили на службу, Ольга Максимовна производила у них в квартире уборку — вытирала пыль, подметала пол, поливала цветы на подоконниках, застилала постель на койке Крупени.
Федя Гарусов убирал свою койку сам. Застилал он ее с безупречной аккуратностью, взбитую подушку клал углом вверх — так же, как у солдат в казарме. Даже полотенце свертывал конвертиком — по-солдатски. Крупеня подшучивал:
— Пригласить старшину, чтобы проверил заправочку?
— Не надо, лучше тем временем свою койку заправь.
— Я пока не помешался на аккуратности. Ольга Максимовна наведет порядок.
— Ты просто скот, Анатолий! Она не обязана убирать за нами.
— За тобой, конечно… А мне, как земляку, должна уважение оказывать.
Крупеня небрежно бросал на пол окурок, чтобы подразнить товарища. Он знал, что Гарусов возмутится. Сидел и ждал этого, покачивая ногой.
— Зачем ты это сделал, Анатолий? — спросил Гарусов очень тихим, осипшим голосом. Он болел ангиной, шея у него была завязана платком.
Крупеня притворился непонимающим:
— Что такое?
— Подними окурок.
— Все равно Ольга Максимовна подметать будет.
— Подними окурок, — не повышая голоса, повторил Гарусов.
— Что ты меня учишь, как ребенка! Думаешь, если парторг, то можешь командовать?
— Не командую, а говорю тебе как товарищ: подними окурок и положи в пепельницу.
Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу. Крупеня не выдержал и наклонился, чтобы поднять окурок.
— Прицепился, классный надзиратель!..
Алексей зашел к офицерам-холостякам поздно вечером. Гарусов, держась рукой за горло, ходил по комнате и вслух заучивал английские слова. Крупеня, без гимнастерки, но в брюках и сапогах, полулежал на койке, свесив на пол ноги. При появлении заместителя командира по политчасти он встал, потянулся.
— Решили в наш монастырь заглянуть, товарищ старший лейтенант?
— На монахов, положим, вы не очень похожи, — сказал Алексей.
— Скоро буду похож, вот отец игумен воспитает. В посте и молитве себя и меня держит.
— Поправь постель, — нахмурился «отец игумен». И, обращаясь к Званцеву, сказал так, будто извинялся и за себя и за товарища: — Болтает человек неизвестно что… С ним по-товарищески, по-хорошему, а он обижается.
— Чего мне обижаться, — буркнул Крупеня, приглаживая постель, — у меня своя голова на плечах. Ты делай по-своему, а я — по-своему.
— Ветерок в твоей голове. А я отвечаю за твою голову.
— По партийной линии?
— По любой.
По тону разговора, по намекам, понятным лишь им двоим, Алексей догадался, что молодые офицеры повздорили. Осторожно попробовал легонькое креслице, обитое зеленым плюшем, — прочно ли оно. Отодвинул его в сторонку, чтобы не падал свет настольной лампы, сел. Кресло жалобно заскрипело, звякнула пружина внутри него.
— Ненадежная у вас мебель… — заметил Алексей.
— Это не мебель, а пережиток прошлого, — ответил Крупеня.
— Никак мы не избавимся от пережитков… Так вот объясните мне, товарищи, в чем вы тут не сошлись мнениями?
Крупеня кивнул на Гарусова: «Пусть парторг объяснит». Тот сорвал с отрывного календаря листок, заложил им страницу учебника английского языка, положил книжку на стол.
— Вопрос у нас принципиальный, товарищ старший лейтенант. Я считаю, что лейтенант Крупеня ведет себя неправильно. После получки он кутит, гуляет…
— Не имеешь права, Федор, делать мне замечания! — вскипел вдруг Крупеня. — Я взрослый человек!
— Подожди, Анатолий, не перебивай. Взрослый, взрослый… А какой пример подаешь ты солдатам? Они же знают о твоих похождениях.
Крупеня отмахнулся:
— Подумаешь, дело великое: знают!.. Я офицер и имею право сам располагать своим свободным временем.
— Это верно, — вставил Алексей, — своему времени мы хозяева.