Они идут по кирпичным тротуарчикам, выложенным в прошлом году, а по обе стороны зеленеют газоны. Швы между пластами дерна срослись и стали почти незаметны. Жесткая травка ровной густой щетиной тянется вверх. Листочки ее кажутся особенно узкими, потому что, оберегая скудную влагу, свернулись в трубочки. Каждый листочек, устремленный к небу, просит: «Ну, брызни, дождик, что тебе стоит!»
Не станет дело за дождиком!..
Наклонившись, Тамара пробует осторожно приподнять край дернины. Ей интересно посмотреть: как трава вросла в землю своими корешками? Но дернина не поддается: так крепко уцепились за землю маленькие живые корешки. Еще одно усилие — и вот они, молодые, прочные, как беленькие электропровода, корни показались из-под дернового пласта. Было похоже, что пласт крепко-накрепко пришит ими к песчаной почве военного городка.
— Вот они какие! — торжествуя, восклицает Тамара. — Приросли все-таки!
Марья Ивановна приседает на корточки, ласково прикасается к корешкам, таким нежным и таким сильным. Она словно хочет убедиться: настоящие они или не настоящие?
— Лапушки мои хорошие, — с умилением произносит она, — живут… Скажите пожалуйста, приросли!..
Женщинам кажется, что и сами они, офицерские жены, корешочками приросли к неудобной почве Малых Сосенок. Даже не представлялось, как можно уехать отсюда, жить где-то в другом месте.
— Ой, нелегка будет пересадка! — вздыхает Марья Ивановна, уверенная, что соседка понимает ее.
У Тамары тоже щекочет в горле и сердце начинает щемить.
Прощайте, Малые Сосенки, милые Сосенки!
«БУРАН»
Прощание с Малыми Сосенками пришлось, однако, на некоторое время отложить и Лыковым и Званцевым.
Прозрачным утром, когда травы сереют от росы, а край неба чуть правее того места, где только что дотлела вечерняя заря, начинает все сильнее накаляться зарей утренней, когда солдатам спится особенно сладко, — в этот неповторимый час прозвучало короткое, как выстрел, слово:
— «Буран»!
Это слово, брошенное по телефонным проводам с командного пункта полка, в считанные секунды подняло на ноги все «хозяйство» майора Лыкова. Вспыхнул свет в офицерских домиках, засветились окна солдатской казармы. Там и сям по военному городку замелькали серые фигурки людей.
Не впервые радиолокаторщикам подниматься по тревоге. Голова еще слегка затуманена после прерванного крепкого сна, а руки привычными движениями уже натягивают на ноги сапоги, надевают гимнастерку, которая застегивается потом, на ходу.
И вот уже каждый на своем боевом посту. Расторопный Дзюба сегодня «сам» дежурит у дизеля. Он уже запустил его и по сигналу подает на локатор напряжение. Голубоватым светом озаряются изнутри экраны, и первые импульсы вспыхивают на них. Старший сержант Николай Ветохин и вся его смена не обращают внимания на эти давно знакомые импульсы: местные предметы. Квадрат за квадратом прощупывают операторы небо невидимым лучом, внимательно и терпеливо ищут воздушные цели — врага, который вторгнется в просторы нашего неба.
А сержант Рыжов в ожидании данных о целях сидит у своей радиостанции. На голове у него прижатые металлической дужкой наушники, рука — на головке ключа. Младший сержант Анисимов сосредоточенно застыл у планшетов.
Все наготове, все начеку.
Командир роты вскочил с постели с первой трелью телефонного звонка. Григорий Захарчук, дежуривший в эту мочь на командном пункте роты, сказал спокойно, даже слишком спокойно:
— Товарищ майор, «буран».
«Буран»!.. Это означало, что в полную боевую готовность приводились все Вооруженные Силы страны. Выруливали на старт боевые самолеты, выходили на исходные рубежи автомашины и бронетранспортеры с пехотой, тяжелые танки, занимали огневые позиции артиллерийские батареи, нацеливались в небо грозные ракеты.
«Буран»!.. Это был один из тех тревожных дней, когда враги мира вынудили нас принять меры предосторожности. Они пытались нарушить границы социалистической, дружественной нам страны. Они будоражили провокационными маневрами «объединенного» флота мирные воды Балтийского моря. Они еще истошнее кричали о реванше, о походе на восток. Наше радио передавало ноты Советского правительства руководителям западных стран. Это был мудрый призыв к благоразумию, мужественный голос, требующий не допустить катастрофы.
«Буран»!.. Это означало, что в любую минуту надо быть в полной боевой готовности.
Торопливо одевшись, Лыков протягивает руку к вешалке — за фуражкой. В этот миг на плечи ему ложатся мягкие руки. Марья Ивановна стоит рядом, халат на ней накинут кое-как. Она вопрошающе заглядывает в глаза.