— Выходит, все верно, — после некоторого молчания произносит подполковник. — А я не мог вспомнить фамилию: Давыдов, Данилов, Доронин… Помню, что на букву «д». Знаете, Бондаренко, где эта могила находится?
— Знаю, товарищ подполковник, — отвечает сержант, еще раз взглянув на фотокарточку. — Это по пути на полигон.
— Вот, вот!.. Прошлым летом я и заснял. Честно говоря, не знал, что наши однополчане там лежат.
Подполковник протягивает мне фотоснимок.
— Возьмите, Данилов, на память. Мать обрадуется и растревожится… Ну ладно, Данилов, на могиле отца мы скоро побываем.
Сняв телефонную трубку, подполковник приказывает соединить его с дежурным по полку.
— Дежурный? К одиннадцати ноль-ноль весь личный состав в клуб, в зрительный зал.
Я догадываюсь, что в клубе речь будет идти о моем отце, о других героях-фронтовиках, о боевых традициях, о предстоящих артиллерийских стрельбах.
III
Как медленно движется время! С нетерпением и каким-то душевным трепетом жду я выезда на полигон, где буду впервые участвовать в боевых артиллерийских стрельбах, жду той минуты, когда сниму шапку на могиле отца. Жду и немножко робею.
Друзья понимают, конечно, мое состояние. Бондаренко полушутя-полусерьезно подбадривает меня:
— Ну, ну, гвардеец! Через четверо суток на полигон. Давай еще у панорамы потренируемся, чтобы в случае чего и за наводчика смог…
И мы изучаем прицельные приспособления, тренируемся в наводке. Увлекшись, я забываю о времени. В эти минуты и часы оно, к моей радости, текло необыкновенно быстро.
И вот наступил он, этот долгожданный день. Дежурный по контрольно-пропускному пункту распахивает ворота, и колонну автомашин не спеша выползает из военного городка. Позади каждой машины на прицепе пушка, закрепленная по-походному.
«На стрельбы, на боевые стрельбы! — поет и замирает мое сердце. — К отцу, к отцу!»
Сколько разных мыслей в голове!
А колонна уходит все дальше и дальше от военного городка. После небольшой оттепели снова подморозило. Деревья, проплывающие по обочине шоссе, все в пушистом инее, словно яблони в цвету. Иней густо покрыл и телеграфные провода. Они провисли и похожи на толстые белые канаты. Пушки наши словно побелены. На шапках у нас серебрится иней. Даже низкое зимнее солнце кажется покрытым лохматым сияющим инеем.
На сердце у меня праздничная торжественность.
Неожиданно головная машина, в которой едет подполковник Левицкий, прижимается к правой обочине дороги и останавливается. И вся колонна делает то же. Поступает команда: «Слезай». А через минуту: «Можно закурить».
Сержант Бондаренко прикасается к моему рукаву:
— Идите.
— Куда?
— Ну вот тебе раз!.. А так ждал. Подполковник Левицкий зовет.
И только тут я догадываюсь, что колонна остановилась не случайно. Сердце замирает: приехали! Друзья-товарищи тоже сообразили, в чем дело. Прекращается возня, затихает смех.
У еле заметной проселочной дороги, что сворачивает с шоссе, ждет меня замполит. Бегу к нему.
— Видите голубую ограду у хутора? — спрашивает подполковник.
— Вижу…
— Идите пока один. Мы потом подойдем.
От шоссе до голубой ограды метров пятьсот. Я не иду, а лечу — напрямик, без дороги.
— Здравствуй, отец!
За оградой, вокруг могилы, посыпано песочком, на могильном холмике — живые цветы, не успевшие завянуть. Они даже инеем не успели покрыться. Несколько алых, словно пятна крови, горных фиалок. Чьи нежные руки положили их?
Я стою у могилы, перечитываю уже знакомую надпись, и волнение, охватившее меня, постепенно проходит. Оно сменяется тихой грустью.
Позади слышится легкий шорох. Оглядываюсь — у ограды стоит, зажав рукой подбородок, немолодая большеглазая женщина в клетчатом платке.
— Это вы за могилой ухаживаете? — спрашиваю я.
Вместо ответа женщина чуть ниже наклоняет голову.
— Где же вы цветы берете зимой?
— Там растут…
В той стороне, куда женщина показывает рукой, блестят на солнце стекла небольшой оранжереи. Над нею, из жестяной трубы курчавится сизый дымок.
— Гунар Лацис — ваш родственник?
— Нет, не родственник. Моего мужа тоже звали Гунаром. Он тоже есть убитый на войне. Только не здесь, а там, где есть Москва. И на его могилу цветы приносят…
— А тут мой отец, — признаюсь я.
— Оте-ец? — переспрашивает женщина и пристально, словно узнавая, смотрит на меня. — Очень вас прошу, не надо беспокойство за могилку. Все будет хорошо. Мы живем близко, нам не есть трудно. И школьники сюда приходят… Ой, сколько военных! Извините…