Стараюсь представить, что сейчас делается на НП. Почти зримо передо мной всплывает невысокая ладная фигура капитана Терновского. Наш командир батареи вместе с другими офицерами стоит на высотке. Из-за колючих кустов шиповника наблюдает за «противником». Что он видит? Какие команды поступят сейчас на огневую?
— Газы! — неожиданно, словно испугавшись собственного голоса, выкрикивает лейтенант Морковин.
Дышится в резиновой маске трудно, будто сквозь подушку. И жара становится совсем невыносимой. Я дышу, как учил сержант, равномерно и спокойно.
Ничего, терпеть можно. Однако неужели придется вести в противогазах огонь? Ну держись, шапка с волосами!
И вот они, слова ожидаемых команд. Морковин, не снимая маски, бубнит их глухо, каким-то чужим голосом, однако вполне внятно. Стрелять будет не вся батарея, а лишь первое и второе орудия.
Я бросаю беглый взгляд в сторону второго расчета. Солдат, что стоит у прицельных приспособлений, поворачивается ко мне лицом-маской и поднимает руку. И моя рука поднимается над головой. Посоревнуемся, Костя, в условиях, приближенных к боевой действительности!
Больше мы с ефрейтором Беридзе до самого отбоя не обмениваемся ни взглядами, ни жестами — не до того.
— По пехоте… Взрыватель замедленный…
Это, повторяя команду, произносит сквозь маску Бондаренко. Снарядный быстро вынимает из ящика указанный снаряд.
— …Заряд второй…
Ловкие руки безошибочно выхватывают из гильзы два пучка заряда. Собери заряд неправильно — получится недолет или перелет на сотни метров от цели.
От зарядного тяжелый снаряд нежно и осторожно принимает заряжающий Бобков. Этот широкоплечий артиллерист, занявший мою прежнюю должность, кажется, тоже не подкачает.
Мною уже установлен указатель прицела против шкалы, соответствующей заряду. Слышу очередную команду:
— Прицел сто десять… Уровень тридцать ноль-ноль… Основное направление, правее ноль тридцать…
Спокойно устанавливаю угломер. Прильнув к панораме, вращаю маховичок поворотного механизма. Прямые паутинки перекрестия совпадают с точкой наводки — концом шеста, привязанного к сосне. Теперь следует поставить нужные деления на уровне и прицеле…
Но как все-таки душно и трудно в противогазе! Это неважно, что все лицо стало мокрым от пота. Глаза… Глаза потеют! Как же работать наводчику, если глаза застилает соленая влага?! Кажется, что еще мгновение — и я не буду видеть ни прицельных приспособлений, ни своих товарищей.
— Спокойно, Данилов, спокойно!
Я не вижу командира орудия, но слышу его голос, чувствую его присутствие. Глубоко вдохнув, выпячиваю нижнюю губу и с силой дую под маску. С глаз сбегают капли пота. И снова передо мной открывается белый свет. На миг за двумя парами очков вижу серые, с темным ободком глаза сержанта Бондаренко. Строгие и добрые глаза моего командира. Они требуют, ободряют, успокаивают.
Да что ж я за человек буду, если подведу товарищей!
Уверенно, словно и не было заминки, ставлю деления на уровне и прицеле, выгоняю пузырек продольного уровня на середину. Вслух читаю показатели на шкалах, чтобы командир расчета мог сверить их со своими вычислениями, контролируя мои действия.
— …Один снаряд… Огонь!
Замковый плавным движением правой руки открывает затвор и проворно освобождает место для заряжающего. Из сильных рук Бобкова снаряд с легким звоном досылается в ствол.
И едва сержант успевает произнести последнюю команду, как я резко, но не очень сильно дергаю за шнур. Раздается выстрел.
Пороховые газы синеватыми струйками растекаются по огневой позиции, медленно тают. В противогазе не могу чувствовать их запаха, но мне кажется, что я улавливаю этот горьковатый запах.
Охваченный боевым азартом, нетерпеливо жду следующих команд.
— Прицел сто два…
Ага, значит, первый снаряд разорвался за целью и пехота «противника» продолжает наступать. Скорее, скорее накрыть ее точным огнем!
Идут учения… Учения? Нет, это же настоящий бой, а не условный! Перебежками, падая и поднимаясь, к нашим траншеям приближаются зловещие фигурки в чужой, ненавистной мне форме.
Сколько продолжался этот «бой»? Не знаю. Я потерял всякое представление о времени.
Уже не пекло меня июльское полуденное солнце, не душила маска противогаза, плотно прилегающая к лицу.
Отбой показался мне неожиданным. Снимаю противогаз. До чего же приятен ветерок, освежающий лицо! Легкие мои заполняются чистым воздухом. Кружится голова, все вокруг медленно плывет, покачивается. Плывут мои улыбающиеся боевые товарищи. И я, наверное, улыбаюсь так же счастливо и слегка ошалело.