Лишь дома, шагая по комнате, стискивал ладонями виски и с напускным отчаянием говорил:
— Томка, я погибаю! Безвозвратно погибаю!
— А разве кто погибал возвратно?
— Тебе смешки, а мне каково? Столько дел, что не знаю, за что браться. Растерялся я, Томка…
Лыков пока не давал никаких указаний своему заместителю по политчасти. После того как Званцев высказался о недостатках в роте, он замкнулся, присматриваясь: а ну-ка, на что сам-то способен?
Как-то тихим вечером братья Ветохины прикрепляли красную светящуюся звезду над входом в клуб. Маленький гарнизон окутывали прозрачные сумерки. В воздухе гудели майские жуки. Званцев наблюдал за работой солдат. Подошел командир роты.
— Такая иллюминация, будто праздник.
— Это хорошо, что на праздник похоже.
— А я разве сказал, что плохо?
Постояли, любуясь кумачовой звездой, внутри которой горели две электрические лампочки. Помолчали. Дотронувшись до локтя старшего лейтенанта, майор сказал:
— Зайдем ко мне в кабинет.
В кабинете командира роты горела настольная лампа. Как видно, майор поджидал замполита, а не дождавшись, сам отправился за ним.
— Мне бы хотелось, Кузьмич, кое о чем потолковать с тобой, — заговорил майор и протянул Званцеву раскрытую пачку «Казбека».
Лыков впервые назвал замполита теплым словом «Кузьмич». Поборов неудобство, и Алексей назвал командира роты по имени-отчеству:
— Я вас слушаю, Яков Миронович.
Сначала майор повел речь о том, что вот-де упоминал ты о подвиге рядового Безуглова, а таких героев в полку было немало. Где-то в штабе есть послужной список героев полка с описанием подвигов каждого. Вот бы раскопать! Там и портреты героев. Не мешало бы заняться ими нашему Гуревичу. Тогда и пропаганда боевых традиций была бы куда предметнее…
Затем разговор зашел о панибратских отношениях между лейтенантом Крупеней и ефрейтором Дзюбой.
— На мотоцикле выезжали — Крупеня за рулем, а тот на багажнике, — хмурясь, говорил майор. — Механизировали это дело… Я им теперь сделаю парадный выезд! Пусть сидят в роте, если не умеют себя вести. Донжуаны!.. А ты, Кузьмич, потолкуй с тем и с другим. Сам-то я только накричу. Крупене скажи, что, если он не хочет из армии пробкой вылететь, пусть на первый план службу ставит, а не свои развлечения. Ну, тебя учить не надо, сам знаешь.
Званцев с удивлением смотрел на командира роты: что-то новое заметил он в отношении майора к людям, к их воспитанию. Лыков засмеялся:
— Удивляешься? Вот, мол, непостоянный человек. Раскрою тебе карты: кое в чем я действительно был не прав, заблуждался, как говорится. А в основном-то на дискуссию тебя вызывал: насколько ты крепко на своих позициях стоишь.
— Экзамен мне устраивали? — привстал Званцев.
— Вроде того. Ты уж извини, пожалуйста.
— Ну и как — выдержал я экзамен?
— В основном выдержал, а по некоторым статьям завалился.
— Интересно!.. Что же это за статьи?
— Да ты сиди, сиди. Об этих статьях я и хочу тебе сказать сейчас. — Майор молча повертел пепельницу, как бы собираясь с мыслями. — Вот ты берешься и за одно дело и за другое, за пятое и за десятое, а за главное, на мой взгляд, пока не взялся…
— За что именно?
— Не спеши вперед батьки в пекло, скажу! В душу человека ты пока не заглянул, замполит. Ты вот разговаривал с моим тезкой, с Гуревичем, поручение ему дал… А знаешь ли ты, что у него этой весной отцу трамваем обе ноги отхватило? Нет, не знаешь. Или взять, к примеру, лейтенанта Захарчука. Ну-ка вспомни, что ты о нем говорил?..
Мнение об этом офицере у Званцева сложилось очень хорошее: опытный специалист, умный, веселый человек. Впервые с лейтенантом Захарчуком Алексей познакомился у полосы препятствий, где тот занимался с экипажем своей радиолокационной станции. «Вяло, Васин, вяло! — кричал он солдату, который по-пластунски полз под колючей проволокой. — Смотри, как это делается». И он показал, как это делается! Взяв из рук солдата карабин, он проворной ящерицей прополз под проволокой, бегом пробежал по буму, преодолел ров, забор, барьеры. Где надо, Захарчук ловко колол штыком макеты, бросал болванки гранат.
— На десять секунд быстрее, чем полагается по норме! — с восхищением заметил сержант Савицкий, стоявший с хронометром в руке.
К замполиту Захарчук подошел запыхавшийся, возбужденный. Он был выше среднего роста, но тонкий, как прутик. Темная прядка волос прилипла к его вспотевшему лбу. Остановившись перед Званцевым, он отряхнул гимнастерку, улыбнулся: