И все-таки Линьков растерялся, когда Шурыгин подмигнул ему и сказал:
— Куда, земляк, мчишься на всех парах? На свидание небось?
— Никак нет…
— А куда же?
— Просто так, прогуляться по городу.
Проклиная себя за трусость и нерешительность, Линьков протянул увольнительную записку дежурному. И тут же, оправдываясь перед собой, подумал: «Выйду на улицу и незаметно прослежу, куда он пойдет».
А Шурыгин вдруг положил руку ему на плечо и сказал:
— Если просто так, пройдемся вместе.
— Хорошо, — пробормотал солдат.
На окраинной улице было немноголюдно и тихо. Летний день клонился к вечеру и терял свою яркость. Наверное, от этого он показался Линькову необычайно красивым и ласковым. А Семен Шурыгин, не замечая земной красоты, шагает по улице, несет под мышкой продукты, украденные со склада воинской части… И он, Василий Линьков, поступает недостойно. Намереваясь изобличить вора, лицемерно разговаривает с ним о том, о сем. Фу, как противно!
Неожиданно для самого себя Линьков тронул сержанта за локоть, волнуясь, проговорил:
— Товарищ сержант, а я ведь знаю, что у вас в газете завернуто.
— Неужели? — Сержант, не останавливаясь, довольно похлопал по свертку.
— Знаю. Я давно за вами наблюдаю.
— Ишь ты, какой следопыт! А куда иду, тоже знаешь?
— Пока нет…
— Ну уж ладно, как земляку, скажу по секрету. Есть, брат, у меня одна знакомая — славная девушка. Она мне во всем помогает. Вот сейчас к ней путь и держу.
Линьков промолчал. Он просто не знал, что ответить на такое откровенное признание сержанта. Ведь надо же: хвастает, что девушка помогает в воровских делах! И таким тоном, будто она с ним в космос летит!
Не замечая смущения солдата или притворяясь, что не замечает, сержант предложил:
— Зайдем вместе, познакомлю. Она тут недалеко живет.
По мысли Линькова, все складывалось как нельзя лучше. Он пойдет вместе с Шурыгиным, узнает, где живет его сообщница. А потом обо всем доложит командиру полка. Тот примет необходимые меры, и Шурыгин попадется.
Они поднялись на четвертый этаж. Сержант осторожно нажал на черную кнопку звонка. Послышался стук каблучков, и дверь распахнулась. На пороге стояла невысокая светловолосая девушка в черной юбке и белой блузке — очень миловидная.
— Проходите, пожалуйста, — сказала она с заметным акцентом.
Шурыгин мягко подтолкнул земляка к хозяйке квартиры:
— Познакомьтесь.
Девушка назвалась Лаймой. Ее маленькая рука показалась Линькову довольно сильной.
— Спортом занимаетесь? — спросил он.
— Занимаюсь. Как вы узнали?
— Узнал…
— Он великий следопыт, — с усмешкой пояснил сержант, кладя на стол сверток.
Лайма посмотрела на сверток, потом перевела многозначительный взгляд на Шурыгина, Наблюдательный Линьков отметил и это.
— Принес? — спросила Лайма.
— Принес, — смущенно ответил бойкий сержант и покосился на Линькова. — Не знаю, угодил или нет, но… старался.
— Показывай.
Линьков едва переводил дух, следя за пальцами Шурыгина, которые неторопливо разворачивали сверток. Что в нем?
По мере того как раскрывалось содержимое пакета, на лице Линькова появлялось недоумение, удивление. Да что же это такое? Книжка, еще книжка… Общая тетрадь, несколько маленьких синих блокнотов. Линейка, транспортир, карандаши… Чудеса в решете!
Лайма бегло просмотрела тетради с какими-то чертежами и математическими формулами.
— Что ж, сделано чисто, — одобрила она. — Посмотрим, насколько правильно. Однако сначала чаю попьем. Извините, мама в деревню уехала, в гости. Так что я — как это называется? — главнокомандующая.
Она ушла на кухню, откуда вскоре послышалось позвякивание тарелок. Вася Линьков стоял у этажерки, смущенный, растерянный, недоумевающий. Запинаясь, он заговорил:
— Ничего не понимаю, товарищ сержант. Как же это? Честно признаться, я… В общем, не стоит говорить…
— О чем? Да у тебя, брат, уши малиновые! Что с тобой?
— Просто так…
— Признавайся! — потребовал сержант.
— Нехорошо я подумал о вас. Вижу, каждый день со свертком уходите. В общем, имел подозрение, что вы продукты со склада…
— Ворую, что ли?
— Вроде того…
— Да ты что?!
Цыганские, слегка навыкате глаза изумленно и зло уставились на солдата. Потом они заискрились весело и озорно. И тут же снова стали серьезными.
— Эх, Вася-Василек! О человеке по прошлому судишь. А прошлое-то у меня в душе перегорело, даже пепла не осталось. Настоящее надо видеть, земляк, и будущее. Вот закончится моя сверхсрочная — в институт подамся. Лайма меня готовит, помогает. Она ведь на втором курсе педагогического…