Соблюдая все меры предосторожности, разведчики приближались к танкам. Форма боевых машин начинала казаться им довольно странной. Слишком уж островерхие башни на танках.
Когда подползли к одному из темных силуэтов почти вплотную, переглянулись и одновременно поднялись. Потом с досадой крякнули и рассмеялись: за танки они приняли копны соломы, не свезенные с поля.
И снова они бесшумно продвигались к цели — направляющим Ломакин, за ним Махарадзе. Если б кто мог посмотреть со стороны, их фигуры и движение могли показаться очень комичными. Один — приземистый крепыш, руки расставлены в локтях, левое плечо вперед. Второй — долговязый, высоко поднимает тонкие ноги, а голенища сапог широкие, как у мушкетера.
— Тс-с, — произносит Степан, заслышав подозрительный шорох.
Его товарищ так и замирает, как журавль, на одной ноге.
Но вот и роща придвинулась к ним зловещей стеной. В ней — это отчетливо слышат разведчики — раздаются неясные голоса, скрип снега под чьими-то ногами, хруст валежника.
Есть в роще «противник»! Ломакин и Махарадзе лежат на земле, в волнении тяжело дышат. Глаза их хищно устремлены к опушке. Обоим жарко, пот из-под шапок стекает по лицам. Разведчики терпят, стараясь не шелохнуться. Всё их внимание, все мысли направлены на одно: как незаметнее подобраться к опушке, подкараулить и схватить «языка»?
На их счастье, к самой опушке рощи тянулась неглубокая лощинка, по которой можно подползти совсем незаметно.
— Вот такая же в точности лощинка перед нашим леском, — изумленно шепнул Костя.
— Здорово похожа, однако, — согласился Степан.
Из-за дерева показался солдат с автоматом и тоже в бушлате.
— Наш «язык»! — весь дрожа от нетерпения, выдохнул Костя.
Степан приказал:
— Я брошусь первым, заткну рукавицей рот. А тебе вот брючный ремень, скрутишь ему руки на спине. Понятно?
— Понятно.
Все шло как по нотам. Лощинкой подползли к толстому дереву, возле которого топтался часовой. Сильный, как медведь, Ломакин согнул тщедушного солдата, сунул ему в рот рукавицу. Махарадзе, оскалясь, начал вязать «языку» руки.
Но тут случилось неожиданное. Плененный «язык» ухитрился вытолкать изо рта рукавицу и очень знакомым голосом заорал:
— Сюда-а!
Бравые разведчики были обескуражены: они цепко держали не кого иного, как… Семена Харченко. Растерянно отпустили его, отступили назад. Пострадавший тоже узнал дружков.
— Вы что, очумели? — он схватил выпавший на землю автомат. — За такие шуточки под трибунал пойдете!
На шум подоспел капитан Уськов, старшина, несколько солдат. Узнав, в чем дело, командир роты удивленно пожал плечами:
— Ну и ну! Объясните, орлы, что сие значит.
Охотникам за «языками» не оставалось ничего другого, как честно во всем признаться. Да, заблудились. Да, не заметили, как сделали круг и вернулись к тому же леску, из которого вышли. Да, приняли этот лесок за рощу «Овальная». Да, хотели взять «языка», но… под руку попался вот он, рядовой Харченко.
Капитан не на шутку рассердился. И вдруг расхохотался.
— Сильны, вояки!.. — сквозь смех сказал он. — Вы же, Ломакин, таежный охотник. Как же так?
Степан, готовый от стыда провалиться, еще ниже наклонил голову.
— Никакой я не охотник, товарищ капитан. В зверосовхозе работал, чернобурок и белых песцов разводил…
— Вот оно что!.. А вы, Махарадзе? Для инструктора по туризму не простительно.
Костя глянул куда-то в сторону, и верхняя губа его, над которой тонким шнурочком темнели усики, нервно вздрогнула.
— Какой я инструктор!.. — мучительно сморщился он. — Счетовод на турбазе — вот моя должность.
Не повышая голоса, капитан сказал тоном, не предвещавшим ничего доброго:
— Хорошо, отдыхайте, утром разберемся. Звездочеты!..
Через несколько минут вся рота без сигнала на подъем бодрствовала. Там и сям раздавался смех, солдатские шутки. В разных вариантах пересказывалось, как Ломакин и Махарадзе захватили «языка».
А виновники происшествия сидели на комле спиленной сосны и жадно затягивались папиросами. Они размышляли, какую «награду» даст им капитан за ночную разведку, за ориентацию по звездам.
ПРОХОДНАЯ ПЕШКА
Высотка, на которую предстояло вести наступление, называлась Рыжей, но это название явно не соответствовало сейчас ее внешнему виду. Покрытая молодым леском, она вся светилась на солнце нежной изумрудной зеленью. Лишь кое-где темнели бурые пятна: это упрямые дубки, неохотно сбросившие прошлогоднюю шубу, медлили одеваться в новый наряд.