Под губительным перекрестным огнем продвигаться вперед было невозможно. Суровый голос посредника произносил с убийственным спокойствием:
— Десять человек выбыло из строя! Пятнадцать! Двадцать!
— Ложись! — крикнул капитан Строганов.
Повторяя команду, сержант Рубан на миг встретился взглядом с рядовым Высоцким. Тот был бледен, нижняя отвисшая губа его вздрагивала, а в глазах уже не прыгали веселые искорки. Сержант понял все. И, как вспышка молнии, в мозгу его блеснуло воспоминание о случае, который, казалось бы, не имел никакого отношения к сегодняшнему бою.
…Вечером в ленинской комнате рядовой Высоцкий играл в шахматы с ефрейтором Гордиенко. Вокруг, как обычно, стояли болельщики. Подошел к столику и сержант Рубан:
— Ну, кто кого?
Покусывая губу и хитро щуря один глаз, Высоцкий признался тогда:
— Прижимает меня ефрейтор, товарищ сержант. Но ничего, мы что-нибудь придумаем.
Позиции противников на доске, действительно, были неравны: ефрейтор Гордиенко вполне мог рассчитывать на выигрыш партии. Он сделал очередной ход, но тут его на минутку вызвал старшина роты. Высоцкий по-своему воспользовался отсутствием ефрейтора. Он на одну клетку переставил свою пешку и, скорчив уморительную рожу, произнес таинственно:
— Теперь она у меня проходная. Но чур молчок, не выдавать меня, братва…
Сержант Рубан лишь улыбнулся тогда и промолчал. Он подумал: стоит ли за невинную шутку делать внушение солдату? Решив, что сержант поощряет поступок Высоцкого, промолчали и солдаты, окружавшие шахматный столик.
…И вот сейчас сержант Рубан особенно остро понял и переживал свою ошибку. Если бы тогда в ленинской комнате он одернул и пристыдил солдата, разъяснил ему, что нечестность даже в малом ведет к серьезным последствиям, может, не понесла бы сегодня рота поражения на учебном поле.
Проходная пешка!..