За окном сквозь зелень хвои и молодой листвы была видна казарма, правее, на бугре, топорщила крылья антенна радиолокатора. Там, за окном, напряженная жизнь, люди, с которыми его кровно связывает служба. А что остается Тамаре? Керогаз и корыто?
— Что же делать, Тома?
— Не знаю, Алеша… Я хочу работать, чем-то быть полезной не только лично тебе, но… Ты меня понимаешь?
— Понимаю. Но в школах сейчас кончается учебный год. Надо ждать осени.
— Было бы чего ждать! Знаешь что, Алеша, хорошо бы устроиться учительницей здесь, в соседнем колхозе.
— Но ты хотела в среднюю школу…
— Пойду и в семилетку, даже лучше для практики. А через год-два, глядишь, она будет средней. Сейчас там старая учительница, говорят, оставляет работу.
— Вот и прекрасно! Поезжай в районо, выясни. Тебе все равно в Долгово надо, — возможно, учетная карточка в райкоме получена.
— Поеду! Только ты, Алеша, проводи меня. Тебе тоже не мешает познакомиться с районным начальством.
— Хорошо, поедем! Доложу майору и поедем.
Лыков не возражал, чтобы Званцев поехал к «районному начальству», но предупредил:
— Будут намекать насчет помощи колхозу — на удочку не поддавайся, держись! У нас воинское подразделение, а не биржа труда.
В РАЙОННЫЙ ЦЕНТР!..
— Секретарь райкома у себя?
Девушка, к которой обратился Алексей, мастерила из серой оберточной бумаги большой конверт. Оттопырив испачканные клеем пальцы, она взглянула на офицера и его спутницу так, словно давно дожидалась их.
— Да, да, у себя. Заходите, пожалуйста.
При первом взгляде Званцевым показалось, что кабинет секретаря райкома партии пуст: за письменным столом торчала спинка пустого кресла. Потом лишь они заметили, что два человека разговаривают на потертом кожаном диванчике. Одному из них, толстому здоровяку с бритой головой, очевидно, перевалило за сорок. Одет он был в серый, хорошо сшитый костюм.
Второй собеседник, быстроглазый, порывистый, выглядел значительно моложе. Широко открытый воротник его кремовой тенниски с застежкой-молнией обнажал крепкую загорелую шею спортсмена. «Толстяк, по всей видимости, и есть секретарь райкома Комлев, — прикинула Тамара, — а этот атлет смахивает на комсомольского активиста».
Здороваясь с вошедшими, молодой переводил пытливый изучающий взгляд с одного на другого.
— Званцева? Тамара Павловна, если не ошибаюсь? Очень хорошо. Только что прибыла ваша учетная карточка. Званцев? Ага, понятно… Надежный у вас телохранитель, Тамара Павловна. Ну, садитесь, садитесь.
Молодой, приглашавший к дивану, и оказался секретарем Долговского райкома партии Комлевым. Как видно, у него выработалась привычка разговаривать с посетителями не за письменным столом, а на этом потертом диванчике. Бритоголовому, который начал было прощаться, он сказал все с тем же шутливым добродушием:
— Митрофан Кириллович, обожди. Это же твои близкие соседи.
Узнав, что старший лейтенант недавно прибыл к майору Лыкову заместителем по политчасти, а молодая женщина — его жена, Митрофан Кириллович недовольно проворчал:
— Вот оно что! Живем рядом, а знакомиться в райком партии едем… Не могли в колхоз заглянуть.
— Некогда было, — сказал Алексей, — военная служба, она…
— Не объясняйте, не надо, — перебил толстяк, — сам от рядового до капитана дослужился — знаю. У меня и сейчас офицерские погоны сохранились. По два стволика на каждом… Сегодня Глинский — председатель правления в колхозе «Новосел», а завтра, если потребуется, Глинский — снова командир батареи в артполку.
Разговор о военной службе был, как видно, любимым коньком Митрофана Кирилловича Глинского. Секретарь райкома остановил его:
— Давайте, Митрофан Кириллович, как следует действовать сегодня на своем фронте.
— Действуем, Иван Александрович.
— Не всегда точно в цель бьем… А Званцеву прикрепим к вашей колхозной парторганизации. Так сказать, для оперативной связи с воинским подразделением. У вас какая специальность, Тамара Павловна?
— Преподаватель русского языка и литературы, — ответила Тамара. — Я окончила педагогический институт.
— Работать собираетесь?
— Очень хотела бы…
— Тамара Павловна, к нам! — обрадовался председатель колхоза. — У нас Любовь Владимировна собирается на отдых, совсем старенькая. Вот на ее место. На партийном учете у нас и работать у нас — лучшего желать нечего.
Секретарь райкома повернулся к Алексею: