Получив армию, Мико атакует светлейшего Бахайна, чтобы ослабить поддержку императора Гидеона, но, когда она с помощью хитрого маневра захватывает Сян, губернатор города отказывается подчиняться, и ее вот-вот разгромят. В удачной ночной засаде гибнет светлейший Бахайн, но, чтобы выбраться из города, Мико приходится убить губернатора и прорубить путь через собственных граждан.
Когда левантийцы Гидеона нападают на лагерь Заклинательницы лошадей Эзмы, она бросает раненого Раха умирать. Спасенный одним из своих бывших Клинков, он убеждает левантийцев не сражаться друг с другом и вместе министром Мансином ведет их в Сян. Вынужденные действовать сообща, чтобы не допустить раскола оставшихся левантийцев, Рах и Эзма возглавляют поход левантийцев на Когахейру вместе с армией Мико.
Вернувшись с переговоров, Дишива не в силах воспрепятствовать казни Йитти э’Торина и других бывших Клинков Раха, что ведет к окончательному краху мечты о левантийской Кисии. С помощью Сичи Дишива пытается достучаться до Гидеона, но, хотя они убивают Лео, Гидеон сломлен. Им приходится противостоять приближающейся чилтейской армии без него. В ходе боя их преследует другой Лео Виллиус, а башня, куда они отступили, обрушивается. Очнувшись, Дишива обнаруживает, что лишилась одного глаза, а другой поврежден. Эзма говорит ей, что так и должно было произойти, потому что Дишива и есть Вельд Возрожденный, которому суждено построить святую империю во имя Единственного истинного Бога. Дишива отвергает это, однако узнает, что чилтейцы взяли в плен несколько левантийцев, и решает встретиться с Лео и спасти их. Но смерть отца Лео превращает ее в иеромонаха Чилтея, и Лео объявляет ее лжесвященником, которого должен убить, чтобы исполнить пророчество.
Вечером накануне битвы за Когахейру Рах получает известие о том, что Гидеон сломлен Лео Виллиусом, и уходит, но, когда он уводит Гидеона из города, туннель рушится, им остается только ждать помощи. Не желая больше позволять Эзме командовать, Рах объявляет Разделение и забирает с собой половину левантийцев, планируя вести их домой.
Мико приказывает армии идти на Когахейру, и министр Мансин показывает свое растущее недовольство союзом с левантийцами. Пусть атаке и сопутствует успех, Мико приходится лавировать в невероятно сложных политических водах, а после ухода и Раха, и Эзмы Мансин захватывает власть, делая Мико марионеткой на троне.
Когда все старания Кассандры вырваться из лап Лео терпят неудачу, императрица Хана вселяется в тело Септума в отчаянной попытке обратить ситуацию в свою пользу. Но тело Ханы поддается болезни, и Кассандра умирает вместе с ним, однако неожиданно пробуждается в сознании Септума вместе с Ханой. После того как их последняя попытка сбежать провалилась, они прыгают с балкона, чтобы убить Септума и тем самым разрушить пророчество Лео. Перед падением Кайса возвращает Кассандру в их общее тело, а императрица Хана погибает вместе с Септумом.
Мы воплотим богов
1
Мико
Богов не существует. Есть только люди. Так сказал мне император Кин в тот вечер в тронном зале, когда неожиданно стал меня учить. Но он не уточнил, насколько буквальны его слова. Богов не существует. Есть только люди.
Диван был покрыт алым шелком, а еще больше ткани, свернутой в виде алого трона, собралось за моей спиной – слабая имитация того трона, что сгорел вместе с Мейляном. Не желая смириться с такой потерей, министр Мансин постарался устроить некое подобие – ведь теперь я олицетворяю власть самого Мансина.
– Клянусь костями моих предков. Своим именем и честью.
Лорд Гори только что прибыл с Севера, и после чилтейского завоевания у него не осталось ничего, кроме имени. Я была бы рада, если бы он служил мне, но на самом деле он присягал другому.
Министр Мансин стоял рядом, совсем близко, возвышаясь надо мной, как будто желал раздавить еще сильнее, чем уже сокрушил, отняв власть. В его тени я и впрямь ощущала себя марионеткой на фальшивом троне. Притворство. Фарс.
Лорд Гори закончил произносить присягу и, вставая, посмотрел на министра.
– Ваша клятва принята, лорд Гори, – сказал Мансин. – Ее императорское величество сражается за всех кисианцев, в особенности за тех, кто сражается за нее.
Сражается за всех кисианцев. Я с трудом не фыркнула в ответ на эту наглую ложь. Мне так хотелось, чтобы это было правдой, но всякий раз, собираясь разоблачить его заявления, я вспоминала о том, в каком опасном положении находятся Сичи и Нуру, и просто улыбалась. Улыбалась, всегда улыбалась. Притворялась покорной и безобидной, но мысленно дала себе обещание.