БЕРНГАРД ГРЖИМЕК
Мы вовсе не такие
Перевод с немецкого Е. А. Геевской
Иллюстрации Ермакова А. В.
© Перевод, Геевская Е. А., 1987
© Иллюстрации, Ермаков А. В., 2003
© ООО «Дрофа-Плюс», 2003
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящий человек любит животных, цветы, детей. Он способен благоговейно любоваться лилией, купающей свои нетронутые прохладные листочки в солнечных лучах. И сердце у него забьется сильней при виде белых легких облачков, горделиво проплывающих над обновленной весенней землей…
Но можно всем сердцем любить ребенка и тем не менее вырастить из него эгоистичного и избалованного человека. Можно хорошо относиться к собакам и в то же время выводить противоестественные и уродливые породы с гипертрофированно большими головами и приплюснутыми носами. Посмотрите на толстую таксу: она перекормлена, ее мучает астма, несварение желудка и кожа чешется из-за чрезмерного употребления сладкого, — но кто же может усомниться в том, что хозяйка любит свою собачку? Нет, здесь одной лишь сердечной привязанности недостаточно; это относится и к людям, а к животным и подавно. Ты хочешь, к примеру, показать славной карликовой курочке, как хорошо ты к ней относишься, и гладишь ее при этом по ее блестящему черному каемчатому оперению. А ведь курам, как и большинству других пернатых, такое поглаживание в высшей степени неприятно! Тот, кто хочет делать добро, должен сначала узнать, кому что приятно.
Многие книги рассчитаны на то, чтобы пробудить в человеке любовь к животным. Моя, разумеется, тоже. Но вместе с тем я полагаю, что такую любовь черпают не из книг. Ведь в жизни всегда бывает так: либо остаешься равнодушным, либо любишь; то же самое и по отношению к животным. Поэтому в своей книге я задался еще несколько иной целью: поразмыслить немного о них, о наших животных, побольше о них узнать. Хотя и невозможно с точностью определить, что кроется в этих головах, покрытых шерстью или перьями, но зато все же можно опытным путем доказать, что, например, в лошадином мозгу мир может отражаться совсем иначе, чем мы это предполагали. То же самое относится и ко всем другим моим подопытным животным, о которых пойдет речь в этой книге.
Разумеется, исследователи животных и зоопсихологи проводят подобные опыты, побуждаемые всегда одним и тем же вполне благородным чувством — любознательностью. Настойчивое стремление узнать, «а что там внутри», мучает нас ведь уже с ранних лет, заставляя мальчишку разбирать на составные детали игрушечную железную дорогу. Да что там мы! Проживавших у меня в доме шимпанзе то же чувство любопытства заставляло выгребать шкаф с инструментами, в котором не лежало ничего съестного.
Но если исследователя, помимо любви к животным, к его опытам подтолкнуло в первую очередь любопытство, он все равно будет счастлив оттого, что это любопытство дало ему в руки такие знания, которые помогут друзьям животных не только любить своих питомцев, но и понимать их, знать, что им нужно, и приносить им пользу.
Так что я буду счастлив, если эта моя книга принесет хоть немного радости и отдохновения нашим сверхзанятым, живущим в вечной спешке и суете горожанам и заодно заставит их призадуматься о своих «современниках», живущих рядом с ними на планете Земля, которых благодаря их скромности так часто совсем не замечают, — о наших братьях меньших — животных.
Глава первая
УЛА
А дело было вот как. Профессор Шмидт-Хоенсдорф водил меня по зоопарку в Галле, по своему ландшафтному расположению, безусловно, одному из самых красивых немецких зоопарков. Целый час мы простояли возле львов и тигров, о которых я знал, что кое-кто из этих могучих хищников провел свои младенческие годы в доме у профессора.
— Такая пантера хоть внушает посетителям уважение! Но с каким презрением, вы бы видели, они разглядывают наших человекообразных обезьян там, напротив! Слышали бы вы, какие замечания отпускаются по адресу этих умнейших и приятнейших животных! Насколько их не принимают всерьез! Честное слово, порой пропадает всякое желание их здесь держать… Впрочем, завтра я как раз собираюсь поехать в Ганновер к Рухе, выбрать себе какого-нибудь мальчика-шимпанзе лет трех-четырех. Туда только что завезли новую партию из Африки, целых четырнадцать штук.
Всю дорогу назад из Галле в Берлин ганноверские шимпанзе не выходили у меня из головы. Вечером я не стерпел и позвонил по междугородному телефону профессору Шмидту:
— Не выберете ли вы и для меня заодно хорошенькую шимпанзюшку? Дело в том, что выбраться туда я смогу не раньше воскресенья и не хочу, чтобы мне достался последний, самый плохой экземпляр, когда директора других зоопарков уже разберут что получше!
Три дня спустя я был уже в Ганновере. Надо сказать, что Ганноверский зоопарк очень отличается от всех других немецких зоопарков. Дело в том, что он принадлежит известной фирме по закупке животных «Рухе из Альфельда», имеющей свои филиалы в Нью-Йорке и Лондоне. Поэтому там всегда может статься, что сегодня посетителям продемонстрируют сразу более двадцати белых медведей, а назавтра уже ганноверцы смогут любоваться редким видом носорога, которого через две недели, после того как завезли сюда, отправят дальше, поскольку он следует транзитом из Африки через ФРГ в Южную Америку…
Но «наших» шимпанзе посетителям увидеть не пришлось. Павильон, в который их поместили, был отгорожен от публики массивной цепью, чтобы вновь прибывшие «транзитные пассажиры» могли прийти в себя, привыкнуть к европейской пище и к зоопарковским клеткам.
Самый большой самец-шимпанзе, ростом метр шестьдесят, впал в бешенство, как только мы переступили порог павильона. Что он только не начал вытворять! Его лицо исказилось, превратившись в сатанинскую маску, его дикий визг нас буквально оглушил, он схватил какую-то деревяшку и разнес ее в щепки о железную решетку! Однако служителя такой припадок отнюдь не вывел из состояния равновесия. Он преспокойно направился к клетке, уговорил беснующегося скандалиста протянуть ему руку и вложил в нее банан. Тот повиновался, однако не выпускал нас, возмутителей спокойствия, ни на секунду из поля зрения.
Когда мы стали медленно проходить вдоль остальных клеток, сидящие в них «постояльцы», большей частью помоложе, приветствовали нас исключительно радостно: некоторые даже хватали меня сквозь прутья за штанину, стучали рукой об пол и нетерпеливо подпрыгивали, приглашая с ними поиграть и повозиться. А в последней клетке сидели братец с сестричкой — два трогательных черных карапуза, тесно обнявшись и оглядывая нас полулюбопытным-полуробким взглядом. Когда мы зашли к ним в клетку, братец завопил что было мочи, метнулся к решетке и залез по ней на самый верх. Сестричка оказалась храбрей: она никуда не убежала, с интересом прислушивалась к нашим уговорам и под конец даже доверчиво протянула нам крошечную ручку. Наверное, не последнюю роль здесь сыграл и апельсин, который служитель извлек из своего кармана. Но выбор был сделан: девочка-шимпанзе поехала со мной в Берлин, а боязливый парнишка-шимпанзе — в Данию.
Врачебный осмотр показал, что Ула, так звали малышку, здоровый детеныш с ровными крепкими зубами, розовыми деснами, гладкой черной шерстью без проплешин и с упругим кругленьким пузиком. Но уж очень мала! Весит всего каких-нибудь три килограмма!
Уже готов транспортный ящик, в котором Ула должна следовать в Берлин в виде «груза повышенной скорости доставки». Но не успела закрыться задвижка дверцы, как в зарешеченном окошке мгновенно появилось испуганное, умоляющее личико с обиженно надутыми губами, прямо смотреть жалко! Обезьянка старается просунуть коричневый пальчик сквозь проволочную сетку и, как только перестает видеть возле своего окошка заботливое человеческое лицо, поднимает душераздирающий крик, ничем не отличающийся от требовательного плача грудного младенца. Пока ящик доносят из помещения приема багажа до перрона, крик этот становится таким пронзительным, что сбегаются провожающие со всего вокзала. Но стоит мне только наклониться к окошку транспортного ящика, как маленький горлопан тотчас же замолкает и мгновенно восстанавливается тишь и гладь — ну хоть не отходи!