«Лет 55 ему, не больше. Наверное, ногу потерял в войну…»
Новый сосед вежливо поздоровался, поставил на место свой чемодан и палку, и после обычных в пути ознакомительных вопросов и ответов мы разговорились.
— А я говорю ему, товарищ младший лейтенант! Давайте немножко отстанем, мы ведь ротные минометчики, нам надо роту поддерживать, а на виду фашист огня вести не даст.
— Вперед! Не отставай! — только и успел сказать комвзвода. Откуда-то сбоку застучал пулемет. Лейтенант свалился. Меня ударило по ногам и в плечо, и я как бежал, так ничком и упал…
Пролежал я не знаю сколько времени, чую — болят ноги и плечо. Значит жив. С трудом перевернулся на бок, залез рукой под шинель, а там уже половина гимнастерки кровью намокла. Достал я свой индивидуальный пакет, снял упаковку и целиком положил на рану. Кровить вроде бы стало меньше…
А немец, видать, недалеко. Кругом свистят пули, рвутся снаряды и мины. Людей не видно. Холодно. Снег. Декабрь сорок второго года. Лежу и думаю:
«Хотя и ранило, а все же не убило. Подлечимся в госпитале и опять на фронт».
Только к вечеру подобрали меня, а в медсанбат попал уже на вторые сутки. Пока подошла очередь, то да се, положили меня на стол уже в полдень. Капитан медслужбы, не помню его фамилию, осмотрел меня — стукал и колол левую ногу от ступни до бедра. А потом говорит:
— Ключица заживет. А вот левую ногу отнять придется. А правую попытаемся сохранить. Согласен?
— Согласен, — говорю, — не помирать же из-за ноги…
…Отрезали мне ногу, пришел я в себя. Ну, теперь, значит, по чистой. Сделал, что мог. Особого геройства, конечно, не проявил, но свое солдатское дело выполнял исправно. И крови своей тоже не пожалел…
Отправили нас в госпиталь на станцию Воробьевку. Там, когда рана подживать стала, сделали мне вторую операцию, чтоб, значит, культю в порядок привести… А потом перевезли в Новохоперск, а оттуда в Ташкент…
Раны стали заживать. Уже видно, что скоро и домой. На дворе август сорок третьего года. Прошло почти девять месяцев, как меня ранило…
— Чем же вы занимаетесь?
— Как уволили из армии, вернулся в колхоз, работал учетчиком. Моего года из нашего села ушло человек шестьдесят, а после войны вернулось семь. И работают все больше женщины да молодняк. Скучно мне стало. Здоровый мужик, а ставлю палочки в тетрадке. В 50-м году подался я в город, поступил на завод и вот уже 27 лет работаю слесарем. С одной ногой тяжело, конечно, но постепенно привык. А без работы не могу.
— Куда же вы едете?
— В санаторий. Путевку бесплатную дали и дорогу оплачивают…
Мы замолчали. И я подумал о том, что еще многие следы войны стерлись только на поверхности. Поезд, мягко стуча на стыках рельс, стремительно несся вперед. Одиночный самолет высоко в небе вычерчивал мирную трассу. Вдали, в свете лучей заходящего солнца, возникли очертания города. Мы подъезжали к Одессе.
…Давно уже отгремели бои, а письма о войне все идут. Становятся известными все новые имена людей, проявивших в борьбе с врагом величие духа, не пожалевших своей крови и самой жизни… Разные судьбы, думы и чаяния… Недавно я получил письмо от бывшего рядового 81-го полка 25-й гвардейской дивизии Александра Ермиловича Боброва:
«…Северная окраина села Урыв на Сторожевском плацдарме. Здесь обороняется паша 3-я стрелковая рота. Кучки камней от фундаментов давно сгоревших хат уже несколько раз переходят из рук в руки. Вы помните, наверное, товарищ комдив, как 8 сентября 1942 года гитлеровцы буквально засыпали нас листовками. Одна из них прилетела к нам на огневую позицию. «25-я гвардейская, — писалось в ней, — учитесь плавать, завтра вы будете в Дону».
— На пушку гады берут, — говорит стоящий рядом лейтенант Володин, — хотят вызвать у нас панику… А если не врут, значит здорово подготовились. Надо запасать побольше мин…
На следующий день в 5 часов 30 минут гитлеровцы и хортисты нанесли по нашей обороне удар страшной силы. Ротная траншея была разрушена. Кругом все изрешечено воронками. Дым и пыль от ведущих огонь артиллерии, танков и самоходных орудий, бомбежки авиацией заслонили первые лучи солнца. Но мы выстояли. Все, кто мог держать в руках оружие, открыли огонь, потом начались рукопашные схватки. Враг прорвался и к нашей траншее, уже начал метать гранаты. Установив минометы на критическую дистанцию[7], открыл ураганный огонь. В том бою, со своего ротного миномета я выбросил по гитлеровцам 25 ящиков мин. И они это почувствовали.