— Доступно, — кивнул я головой. — А что это за акценты?
— Видишь ли, — он задумчиво ковырнул вторую порцию шашлыка, как бы решая влезет она в его и так уже перевалившийся через ремень штанов живот, или нет. — Наш заказчик, одно крупное европейское информагентство. Британское, если тебя интересуют подробности. Так вот. Бритты всю эту ситуацию с непризнанными республиками, постоянными грузинскими жалобами во все международные организации и прочими телодвижениями товарища Саакашвили, видят в совершенно определенном свете. Они считают, что Грузия, эта маленькая прекрасная страна, семимильными шагами несущаяся по ведущему к процветанию пути демократических преобразований, искренне отринув все прошлое наследие недавно наконец развалившейся Империи Зла. А вся ее антироссийская истерия последних лет как раз и есть верный тому показатель. Ну а Осетия с Абхазией в этом ключе выглядят, как злобные сепаратисты, маленькие осколки той самой Империи Зла, что никак не хотят цивилизовываться и вливаться в мировое сообщество, а потому постоянно мутящие воду, пытаясь отделиться от Грузии и пристыковаться к вновь скатывающейся в тоталитаризм России. Вот такая вот генеральная линия.
— Но ведь это вранье! Ты же сам прекрасно понимаешь, что все обстоит совсем не так…
— Как знать, брат, как знать, — он все же подцепил на вилку очередной кусок прожаренного мяса и теперь сосредоточенно его пережевывал. — Мы ведь тоже не ведаем правды в последней инстанции. Грузины говорят, что здесь их земля, часть их независимого и суверенного государства. Осетины говорят, что они не голосовали за отделение от Союза и теперь не желают оставаться в составе Грузии. У каждого своя правда, а истина, как обычно где-то посередине… И кто к ней реально ближе, ты, или бритиши, покажет только время, а может и время не покажет…
— Так ты что же, приехал сюда снимать сюжеты про злобных осетинов вовсю угрожающих «маленькой прекрасной демократии»? Что-нибудь типа здоровенных, до зубов вооруженных штурмовиков под транспарантом с надписью «Смерть грузинам!»? — я попытался вложить в вопрос весь отпущенный мне природой сарказм, но толстокожего Фиму это ничуть не проняло.
— Было бы неплохо, конечно, — лениво кивнул он в ответ. — Не так прямолинейно, но в целом верно. Сепаратисты, должны выглядеть грозно. Понимаешь теперь, почему никуда не годятся эти жалкие ополченцы? Глядя на них никто не поверит, что они могут представлять какую-то серьезную угрозу, для оснащенной и тренированной американцами армии. Тут нужны совсем другие типажи, такие, знаешь, рембообразные мальчики с кавказским колоритом. Камуфляж, автомат, самого грозного вида…
— И кинжал в зубах, — добавил я. — Ну для придания пущего колорита…
— Зря смеешься, — миролюбиво улыбнулся мне Фима. — Вояки и полиция должны выглядеть внушительно, прямо-таки излучать угрозу одним своим видом, а простой народ должен смотреться как можно более забито и жалко, это аксиома для съемок из жизни любого тоталитарного диктаторского режима.
— Да где ты нашел здесь диктаторский режим? — уже закипая повысил я голос. — У них нормальный, избранный большинством президент. Нормальный парламент.
— Это ты так говоришь, — спокойно прервал меня Фима. — А бритиши считают законным того президента, который избран на альтернативных выборах грузинским населением республики. У него кстати, тоже есть свой парламент. Вот так-то!
— Ну ты пойми, это же все не правда! Неужели ты сам не видишь! Мы целый день в этом городе, пережили снайперский обстрел и ночной артналет, неужто тебе этого мало, чтобы открыть наконец глаза. Ясно же видно, кто кому на самом деле здесь угрожает. Ты же не наивный младенец, ты должен легко разглядеть правду!
— А кто тебе сказал, что фотокорреспондент может быть наивным младенцем? — тонко улыбнулся мне одноклассник. — Вряд ли это сочетаемые понятия. Все я прекрасно вижу, братишка, все понимаю. Вот только мне за это никто не заплатит. Врубаешься? Я профессионал, я этим деньги зарабатываю! Если я привезу из этой командировки фотографию твоего философски настроенного учителя, фотографии обстрела грузинами мирного города, убитых мирных жителей и так далее, мне за это никто не заплатит. Больше того, потребуют вернуть уже выплаченный аванс, который мы с тобой, кстати сказать, сейчас вдвоем проедаем. И что я буду делать тогда? Ну, ответь мне, умник?
— Не знаю… — я неловко запинался, потому что никак не мог подобрать нужных слов, все они звучали неправильно, банально, трескуче и слишком выспренне. — Но ведь должна быть какая-то справедливость, какая-то объективность наконец…
— Эх, Знаменский, ну сразу видно тонко организованную творческую натуру. Какая в наш век справедливость? Какая объективность? Откуда? Ты что, до сих пор не понял, как устроен этот мир? Так я тебя просвещу. Мир состоит из огромного количества дураков, тупых, ограниченных обывателей, наделенных тем не менее неким избирательным правом. Вот за это их право, за их простые, не отягощенные наличием лишних извилин мозги и ведут нескончаемую битву маленькие кучки стоящих у руля умных подлецов, правящих всем этим стадом. Причем одни подлецы ничуть не отличаются от других, искать между ними разницу, это все равно что копаться в разных сортах дерьма, отыскивая наименее вонючее. Абсолютно неблагодарное занятие! А наша работа, работа журналистов, фотокорреспондентов, публицистов и разных прочих аналитиков выступающих с публичным освещением фактов в том и состоит, чтобы доводить до тупого полностью оскотиненного мещанина генеральную линию тех конкретных подлецов, которые лично нам платят. Вот и все. Понимаешь, тупо и просто, без лишних соплей. Кто платит, тот заказывает музыку. Знаешь, почему журналистику называют второй древнейшей профессией? Потому что уж очень она похожа на первую!
Я смотрел, как он разошедшись не на шутку жестикулирует в ораторском пылу наколотым на вилку куском мяса и никак не мог придумать какую бы ему сказать в ответ гадость, я просто искренне не представлял, как и чем можно оскорбить человека, который без всякой брезгливости сам себя сравнивает с проституткой. Да еще этим гордится, выдавая свое моральное падение за некий образец для подражания. Ни одного подходящего эпитета мне в голову так и не пришло, и тогда я просто склонился над своей тарелкой и демонстративно зачавкал, впихивая в себя против воли еще теплое мясо, захлебываясь прыснувшим из него ароматным соком, давясь плохо пережеванными кусками. Все что угодно, лишь бы он перестал, увидел, что я не обращаю на него никакого внимания и заткнулся.
Лишившись единственного слушателя, Фима и впрямь вскоре смолк, тоже принявшись за недоеденный шашлык.
После столь сытного обеда, учитывая предшествующую ему практически бессонную ночь, я почему-то рассчитывал на хотя бы небольшой отдых. Но Фима ни о какой передышке не хотел и слышать.
— У нас всего три дня на сбор материалов, — жестко заявил он. — Причем один из них уже практически прошел. Так что рассиживаться некогда. Отоспишься во время обратной дороге. Специально возьму тебе от Владикавказа билет поездом, чтобы ты выдрыхся на всю оставшуюся жизнь, лодырь. А теперь, подъем и отправляемся в город, заглянем в гости к нашим миротворцам. Ацик говорил их северный городок совсем недалеко от нашей гостиницы, заодно посмотрим, как настроение у местных жителей.
Посмотреть нам удалось буквально через пару кварталов. Тенистая, усаженная покрытыми густой зеленой листвой деревьями улица вывела нас на широкую площадь. Здесь бурлила толпа. Причем людской гомон мы услышали еще за долго до того, как вышли на саму площадь, так что к увиденному там были готовы. Народу было просто море, яблоку упасть негде. В основном это оказались молодые женщины с держащимися за их руки и подолы длинных платьев детьми. Редко кто из мам был всего с одним ребенком, в основном рядом с каждой крутились по двое, по трое никак нежелающих стоять на месте сорванцов.
— Это еще что такое? — завидев это сборище, хищно прищурился, потянувшись за фотоаппаратом мой одноклассник. — Демонстрация против власти? Акция гражданского неповиновения?
— А ты подойди, да спроси у кого-нибудь, — подначил я его. — Вот они тебе и расскажут, ну или глаза выцарапают, если не повезет.
— А что, думаешь слабо? И подойду, — гордо надулся Фима. — Запросто!